«Я мечтал быть таким большим, чтобы из меня одного можно было образовать республику…» Стихи и проза, письма

В 1916 году он оказывается в Барселоне и даже остаётся там на некоторое время: общается с семейством Пикабиа, даёт уроки бокса и выходит на ринг с чемпионом мира Джеком Джонсоном. Однако вскоре военная смута начинает ощущаться и в Испании, и Краван – виртуозный дезертир – немедленно уезжает в Америку:

«Меня не заставишь маршировать! Я не марширую для их современного искусства. Я не марширую для их Великой войны!»[11] – объявляет он.

В Нью-Йорке он продолжает пускать всем пыль в глаза:

«Казалось, он жил жизнью настолько праздной, что все с полным на то основанием считали его богачом. Он часто рассказывал о своей вилле с верандой (которая в конечном счёте оказалась будкой на крыше Пенсильванского вокзала)»[12].

За неимением жилья Краван ночует у проституток, но действуя по тому же сценарию, что и в Париже, он достаточно быстро осваивается в кругах нью-йоркской богемы:

«Он добился немалого успеха на ужине, устроенном в его честь в клубе Н…, спросив у присутствующих: “Почему это вы, американцы, столь невыносимо грубы?” И все тут же ринулись наперебой приглашать его в гости…»[13]

Краван в мгновение ока становится завсегдатаем галерей и разнообразных художественных мероприятий и продолжает с нескрываемым ликованием ловить на себе удивлённые взгляды. Так, на очередном бале-маскараде он появляется в одной простыне, накинутой на голое тело, и, оказавшись в центре внимания, пытается снять свой «костюм».

Он активно общается со Стиглицем, Пикабиа, Дюшаном, Аренсбергом. Последний, кстати говоря, часто выручает Кравана из бесконечных переделок и оказывает ему материальную поддержку. На нью-йоркской выставке Независимых Кравану предлагают прочитать лекцию о современном искусстве, а на следующий день газета “The Sun”[14] выходит со вполне ожидаемым заголовком: «Сенсация у “Независимых”: Артюр Краван, поэт и боксёр, шокирует даже жителей Гринвич Виллидж[15]». В разгар своих нью-йоркских эпатажных похождений Краван знакомится с английской поэтессой Миной Лой и чуть ли не сразу после знакомства делает ей недвусмысленное предложение: «Ты непременно должна пойти жить со мной в такси, – бросил он, – мы могли бы завести кошку»[16]. Важнейший, если верить критериям литературоведов, представитель авангардного направления в поэзии Мина Лой вспоминает слова Кравана: «При первом же удобном случае <…> он <Грин>[17] прижал меня к стенке и принялся горячо поздравлять меня <…> с тем, что мне несказанно повезло жить с величайшей поэтессой, которую только носила земля… Естественно, дорогая, – прибавил Колосс с нежностью в голосе, – я не стал ему говорить, что для меня твои стихи – это какашки»[18]. Их роман стремительно закручивается, но Краван, хоть он и влюблён, всё равно боится оставаться в Нью-Йорке, где уже вовсю идёт призывная кампания. Сначала он колесит по Америке, а затем отправляется вместе со своим другом художником Артуром Фростом в Канаду, надев для отвода глаз солдатскую униформу. Об этом походе с иронией вспоминает Франсис Пикабиа в книге «Иисус Христос Авантюрист»:

«Артюр Краван переоделся в солдата, чтобы не быть солдатом, он поступил так, как поступают все мои друзья, которые претворяются честными людьми, чтобы честными людьми-то и не быть»[19].

Таким образом он добирается до Ньюфаундленда, где устраивается работать матросом на датском рыболовном судне, а ещё спустя некоторое время он оказывается в Мексике. Едва освоившись в этой стране, он в очередной раз пытается заставить мир заговорить об Артюре Краване, и, кажется, ему это в очередной раз удаётся. Его мексиканский период очень удачно суммирует тот же Пикабиа в журнале «391»:

«Краван, преподаватель физической культуры в атлетической академии Мехико, собирается в ближайшее время выступить там с лекцией о египетском искусстве»[20]. Всё это время он пишет любовные письма Мине Лой. В 1918 году поэтесса приезжает, наконец, к Кравану, и они женятся. Вместе они путешествуют по Мексике, Бразилии и Перу. Мина Лой ждёт от него ребёнка, и они собираются уехать в Буэнос-Айрес, как вдруг Краван исчезает при невыясненных обстоятельствах. Мина Лой разыскивает его, но в итоге, потеряв всякую надежду, возвращается в Англию, где появляется на свет его дочь Фабьен.

Меж тем по Европе молниеносно распространяются слухи о смерти Кравана, в которую, по сути, никто не верит. Кораблекрушение, мафиозная авантюра, побег от полиции с перестрелкой, драка в баре – с каждым днём появляются всё новые и новые версии, имя Кравана обрастает легендами. Дадаисты пишут ему эпитафии и посвящают ему колонки в своих изданиях[21], и вскоре бунтарь-Краван, который всегда говорил, что «окультуриваться» не собирается, становится мессией авангарда. Взять, к примеру, хотя бы оду Кравану владельца нью-йоркской галереи Жюльена Леви: