Я медленно открыла эту дверь

Галя: Я занимаюсь компьютерной версткой и полиграфией. Уже двадцать пять лет. Сейчас в моей власти два журнала. Флагман этого дела у нас Вова, конечно. Он верстал еще в «Вентуре»!

Володя: Да, в девяностом году.

Галя: И если я чего-то не знаю, могу обратиться к Вовке – вот он великий специалист.

Вы не понимаете нашей жизни в детстве, ребята. Это было так: мама на работе, мама на работе, мама дома, но говорит по телефону. Часами. Но при этом она ухитрялась за ночь сделать всё, чего не делала днем. Сценарий написать, что-то отредактировать, все наши штаны постирать и погладить. В квартире было чисто, мы всегда накормлены.

Володя: Мама очень вкусно готовила. Очень вкусно. И отлично управлялась со всеми домашними обстоятельствами.

Галя: Никогда нас зазря не ругала. Мы могли приводить друзей домой, а когда стали более взрослыми, мама даже поощряла, чтобы друзья приходили. У нас собирались компании. Мы были заняты сами собой или друг другом, нами не надо было заниматься.

Володя: Но по выходным она занималась в основном нами.

Галя: Хотя при этом была всегда довольно сдержанна. Нельзя сказать, что она любила нас пообнимать, поцеловать. В ней много было сдержанности и такой внутренней самоограниченности. Она была как будто всегда немножко зажатая. Думаю, это от каких-то комплексов бесконечных.

Саша: Мне всегда казалось, она боится показать какую-то свою слабую сторону. Боится, что как только она ее покажет, на неё тут же надавят, на эту сторону. Могут что-то воспринять как слабость. Даже внуки. А слабости быть не должно. Она во всем должна быть сильной. Даже в любви.

Володя: Да, точно. Это так, да.

Галя: Я согласна. Ты правильно подметила.

Саша: Но не было ощущения холода или недостатка любви, тепла. Не было ощущения «ну как же, ты меня не целуешь, не обнимаешь» – как будто надобности не возникало даже у нас. Всего было достаточно.

Галя: Под самый конец у неё стала возникать потребность, она стала тянуться…

Володя: Да, да.

Галя: Для неё стало важно взять за руку… телесный контакт…

Саша: Мимо проходишь, она вдруг за руку хватает и вот так вот прижимает.

Галя: Но это уже под конец, под самый. Она вдруг стала приоткрывать эту свою раковину, в которой просидела, в общем, всю жизнь. Откуда раковина, почему? Я думаю, потому, что она всегда была на вторых ролях. Поздний ребенок у матери, ребенок в неполной семье, у отца всегда были другие приоритеты. А она к нему с большим пиететом относилась. Ей очень хотелось доказать всем вокруг, что она не хуже других. Я думаю, так.

Саша: Она вообще жила по мужской модели поведения.

Галя: Тоже верно.

Володя: Да-да, правильно, верно.

Саша: Так как она хотела играть определенную роль в обществе, она вела абсолютно мужскую жизнь.

Алиса: Тогда по-другому нельзя было.

Саша: И она вела себя как мужчина и в этом плане тоже: ограниченность некоторая в эмоциональном проявлении – это абсолютно мужская модель поведения. Мне кажется, если бы она не избрала для себя именно такую манеру, она бы не добилась того, чего добилась. Потому что она жила во времена, когда, извините, только мужчины добивались ведущих ролей.

Алиса: Во всяком случае, для женщины это было гораздо сложнее. Очень многое происходило в курилках.

Саша: Смотри «Москва слезам не верит». И она избрала для себя эту жесткость мужскую – и дальше всё, из этого вылезти было страшно. Смотришь на ее молодые фотографии: боже, какая же красивая – но тоже всё строго, всё из камня.

Галя: Она была очень красивая, но при этом всегда держала дистанцию. Во всём.

Алиса: Да.

Саша: И если бы она хотя бы на секунду отпустила эти вожжи, даже в семье, натяжение бы ушло. Ей всё время приходилось держать себя в этом тонусе.

Алиса: По-другому она уже не могла.

Саша: Мне кажется, если бы она остановилась в этом беге, она потом бы так не разогналась. В ней бы начало преобладать вот это женское, и она бы просто увязла. Это как бежать по поверхности воды. Нельзя остановиться: сразу утонешь. Утонешь, и захочется в этом омуте остаться: там тихо, там тепло, там всё хорошо. А надо бежать. Чтобы озеро, не дай бог, тебя не поглотило. Мне кажется, она до самого конца так и неслась, боясь потерять самоконтроль.

Галя: Одно из тяжелых воспоминаний, я думаю, Вова меня поддержит, это при нем случилось, когда мама уже совсем сдавала, и вдруг произошла неприятность у неё дома, она споткнулась и упала, при нас, мы с Вовкой немедленно пришли на помощь, – но, боже мой, как она плакала. Оттого, что в ней проявилось что-то человеческое. Она рыдала оттого, что показала слабость свою. Ты помнишь?

Володя: Да.

Галя: Она говорила: боже, как мне стыдно. Это было рефреном последних ее лет: как мне стыдно. Мне так стыдно. Ей стыдно было быть просто человеком.

Саша: Тотальный самоконтроль – и вообще контроль. Помнишь, был период, я жила в ее квартире, а она жила здесь. Полгода это длилось.

Галя: Да, после операции.

Саша: Она мне звонила почти каждый день и давала указания. Сейчас четверг, ты должна отнести бельё в прачечную. Я говорю: «Мне нечего». – «Неважно. Возьми где-нибудь и отнеси».