Я медленно открыла эту дверь

Мне рассказывала Клара Исаева, одна из самых давних преподавателей института, что в ее студенческие годы заглянешь в зал, идет какой-нибудь иностранный фильм. Спросишь: «Кто переводит?» – отвечают: «Фрид». Так она никогда этого Фрида не видела на свету. А потом пронесся слух, что его арестовали. Это был замечательный Валерий Фрид, наш знаменитый драматург, писавший вместе с Юлием Дунским. Я потом с ними вместе защищала диплом, когда они вернулись из заключения.

Эти просмотры открывали нам в несравненно большей степени, конечно, чем виденные в кинотеатрах трофейные фильмы, новый мир, заманчивый и бесконечно притягательный. Хотя самое удивительное, что мы всё равно долго были уверены, что живем в самой лучшей стране, идем самым правильным путем. Что за колдовство, что за сумасшествие такое?

Несколько лет назад перечитала свой дипломный сценарий «Старше на десять дней» и поразилась его наивности и беспомощности. Сейчас мои ученики пишут гораздо интереснее и сильнее. Правда, по большей части очень подражательно. Не о себе, а о жизни, увиденной в кино или – что реже – прочитанной в книгах. Невероятных усилий стоит повернуть их хоть немного к собственным наблюдениям, мыслям, драмам сегодняшней жизни. То ли закрыты, то ли сказать нечего.

Первый год на занятиях по мастерству Евгений Иосифович появлялся редко. Вероятно, был занят, но, думаю, ему еще и просто скучно было слушать наши беспомощные этюды. Вёл занятия Илья Вениаминович Вайсфельд – доброжелательный, с чувством юмора, но казавшийся нам скучноватым. До войны он работал редактором на киностудии, имел большой опыт. В наше время целиком перешел на преподавательскую и исследовательскую работу. Писал книги по теории драматургии, руководил аспирантами.

Мастерством мы занимались медленно и основательно. Немые этюды, звуковые. Потом экранизации. К написанию оригинальных сценариев приступили, если не ошибаюсь, только на третьем курсе. Мне кажется это не совсем правильным. Лучше рисковать, будоражить, давать высказаться. Впрочем, сейчас на Высших курсах сценаристов и режиссеров, где я преподаю, мы тоже даем вначале небольшие задания. Они привязаны к лекциям, которые я читаю. Задания на диалог, описательную часть, композицию и т. п. Но это продолжается сравнительно недолго, и вскоре начинается работа над полным метром. Правда, на курсы приходят взрослые, сложившиеся люди с высшим образованием. Как правило, им есть что сказать. А во ВГИК шли по большей части вчерашние школьники. Наш курс был исключением. Недавних школьников – два-три человека. Остальные успели поработать и кое-что повидать.

Самым талантливым и интересным человеком у нас был Юниор Шилов, бывший актер, игравший в театре, снимавшийся в кино. Он уже имел семью – был женат на Анне Шиловой, которая вскоре стала знаменитым диктором на телевидении. Евгений Иосифович его очень любил, даже, можно сказать, почитал. В Юне, как мы все его звали, была какая-то отдельность талантливого человека. Он не сторонился остальных, охотно принимал участие в наших вечеринках, ходил со всеми на ВДНХ, где мы прогуливались, а если были деньги, даже посиживали в кафе. Но всё равно оставался закрыт, молчалив и недоступен. Я одно время была отчаянно влюблена в него. Он снисходительно позволял себя обожать, никогда не становясь ближе, даже дружественнее. К сожалению, он так ничего выдающегося не создал в кино, хотя нам всем казалось, что для этого рожден. Один-два фильма, снятые по его сценариям, прошли незамеченными. Кажется, он сильно пил. Я как-то потеряла его из виду после окончания института. Прошло много лет, и мы оба оказались на семинаре в Болшево. Там у меня началась взаимная любовь с одним замечательным человеком, который дорог мне до сих пор, несмотря на мой возраст и на то, что мы не виделись уже много лет. И вдруг ко мне в номер заявился Юня и устроил нечто вроде сцены ревности. Честно говоря, я была просто ошеломлена. Юношеское чувство к нему давно ушло. Я успела побывать замужем и разойтись, жила своей отдельной жизнью, которая с его почти не соприкасалась.

Нет, не буду углубляться в это. Личная жизнь есть личная, моя. Она никого не касается.

Теперь Юна уже нет в живых. Я была на его похоронах и с печалью думала об этой странной, несостоявшейся судьбе. Впрочем, я таких судеб знаю немало. Блистательные студенты, на которых возлагались большие надежды, гасли, терялись. То ли тогдашний кинематограф их не принимал, то ли им не хватало среды, энергии, внутренней силы.

Остальные ребята у нас были какие-то средние – и не бездарные, и не талантливые. Имею в виду тех, кто остался и доучился. Очень много народу отсеялось по разным причинам. Кто не проявил себя, кто не справился с нагрузками, а несколько человек отчислили со скандалом по так называемым «бытовым» статьям. Например, один оказался двоеженцем. О нём даже был большой фельетон, кажется, в «Комсомолке». Другой напился и попал в милицию. Причем не просто напился, а залез в грузовик с бетоном и заснул. Его с трудом оттуда достали – чуть ли не вырубать пришлось.