Я медленно открыла эту дверь

Когда они замолкли, я обнаружила, что лицо мое залито слезами, а руки, вцепившиеся в перила, занемели. Такие минуты редко выпадают на долю простых смертных. Забыть их невозможно – я и не забыла, как видите, хотя вряд ли мне по плечу передать радость и полноту жизни, которые я тогда испытала.

Утром, действительно, чуть свет, меня разбудил громкий стук в дверь. Конечно, это был сам Эдмонд Кеосаян, он же Эдик, наш бурно темпераментный, громкоголосый и страстный режиссер. Объятия, поцелуи, приветственные возгласы. Этот ритуал на самом деле почти ничего не значил. Просто выплеск энергии и восточная орнаментальность. Впрочем, тогда я этого еще не понимала.

– Быстро завтракать и в машину! – заключил он. И исчез.

Тряская дорога, утопающий в зелени город и, наконец, степь, опаленная солнцем. Конечный пункт – ее отрезок, зажатый холмами так, что получалось как бы ущелье, на дне которого проложены рельсы. Приглядевшись, я поняла, что железная дорога никуда не ведет. Она обрывается сразу за холмом. Дорога была специально построена для съемок одного из центральных эпизодов фильма – погони «неуловимых» за поездом. На экране он сопровождался песней «Погоня, погоня, погоня в горячей крови!» на слова Роберта Рождественского и неизменно вызывал бурные аплодисменты юного зала.

Когда эпизод только разрабатывался в режиссерском сценарии, наши консультанты, опытные каскадеры-конники, в один голос предупредили, что такие трюки исполнить невозможно. В какой-то момент ребята соскакивали на лошадях с платформы движущегося поезда.

– Лошади никогда не прыгнут на ходу! – твердо заявили консультанты.

Но надо было знать Кеосаяна. Он всегда добивался того, что задумал. Препятствия вызывали в нем только дополнительный азарт.

Он посадил нас в темный зал, запустил склеенный в кольцо эпизод из американского фильма, в котором был подобный трюк, и заставил смотреть снова и снова. Сам, конечно, тоже смотрел с нами, пытаясь разгадать, как это сделано. Под конец все изнемогли и отупели. И вдруг кто-то воскликнул:

– Смотрите, да она стоит!

И тут мы все увидели, что платформа, действительно, стоит, а двигаются кусты, очевидно, тоже поставленные на платформы или дрезины.

Так или примерно так решался почти каждый эпизод «Неуловимых» с конями и трюками. Ведь опыта не было почти никакого. Многое приходилось осваивать впервые.

В степи проложили рельсы, и паровозик с несколькими вагонами и платформой, разогнав пары, курсировал до определенной отметины, потом медленно сдавал назад. Пиротехники колдовали над зарядами. Всадники то красиво вырисовывались на гребне холма, то не менее красиво мчались вниз.

А мы, киногруппа, расположились под красочными зонтиками на противоположном пологом склоне вокруг стула с надписью «Режиссер». Стул в основном пустовал. Поэтому надпись была хорошо видна, и она сплачивала нас. Сам же Кеосаян в кепке с длинным козырьком и шортах находился везде одновременно – давал указания машинисту, измученному жарой и бестолковостью киношников, руководил невозмутимыми пиротехниками и отчаянно махал руками всадникам, которые в ответ поднимали лошадей на дыбы. Что это значило, никто не знал. Может, и всадники тоже.

Колдовское варево съемок кипело и булькало. Всё время что-то происходило и не происходило ровным счетом ничего. Дело близилось к полудню, жара становилась невыносимой. Еще ни один кадр не был снят.

Вдруг Кеосаян замер с поднятыми руками, паровоз остановился, всадники застыли, как изваяния, на вершине холма. Все головы повернулись в одну сторону. Я проследила за взглядами и увидела, что над нами, на гребне холма, остановился автобус, и из него появились девушки в красочных платьях и пышных юбках по тогдашней моде.

Оживленно перекликаясь мелодичными голосами на неизвестном мне языке, они разноцветным драже посыпались по склону прямо к нам, не оставляя сомнения, что именно ради нас и прибыли из своего сказочного ниоткуда.

Замыкали неправдоподобное явление священник в черной сутане и немолодая полная женщина, тяжело отдувающаяся от жары.

Женщина посмотрела на меня и всплеснула руками:

– Мила! – воскликнула она. – Вы-то как здесь?

Все головы повернулись ко мне. Я глупо улыбнулась.

– Здравствуйте. Мы, кажется, где-то встречались? – самым светским из моих голосов пробормотала я.

– Встречались! – захохотала она. – Преимущественно у вас и у меня дома.

И тут я ее узнала. Это была Инна, жена одного известного в то время поэта, у которого я несколько раз бывала с моим армянским другом Акопом Салахяном. А они с мужем, в свою очередь, заходили к моему отцу, и там мы в самом деле не раз встречались.

Оказалось, перед нами – делегация общества франко-советской дружбы из провинции Шампань во главе с председателем общества и одновременно регентом церковного хора, почему-то состоявшего из одних девушек, который он и вывез в полном составе к нам в страну – дружить и смотреть, смотреть и дружить. Чем они, по всей видимости, занимались с большим удовольствием. А Инна была у них переводчицей.