Я медленно открыла эту дверь

Как-то раз мы собрались идти обедать в наш так называемый творческий буфет. Я полезла в стол за кошельком, взяла его и вдруг почувствовала, что он какой-то странно тяжелый. Открыла и обомлела. В кошельке лежали огромные деньги, каких я никогда в руках не держала.

– Катя, что это? – испуганным голосом спросила я свою соседку по редакторской комнате Катю Лебедеву.

Она подошла, посмотрела и хмыкнула:

– Не знаю. Тут за вашим столом, когда вас не было, всё Сандрик Светлов вертелся. Наверное, он положил.

Я сразу всё поняла и побежала искать Сандрика. Вообще-то его звали Александр Михайлович – сын знаменитого в наши времена поэта Михаила Светлова, – а поскольку мать у него была грузинка Родам Амирэджиби, его с детства все звали Сандриком.

Я нашла его на одном из этажей и сразу напустилась:

– Что это такое? Вы же снимали по своему сценарию, а не по тому, что я когда-то писала. Заберите немедленно!

Он спокойно посмотрел на меня и сказал:

– В науке существует такое правило: если сделано открытие, то ученые, которые раньше работали над этой проблемой и не решили ее или решили неправильно, считаются причастными к открытию. Они отсекли лишние ходы, ошибочные решения. И тому, кто открыл, не пришлось тратить на это время.

– Ну при чем тут это, Сандрик? – взвыла я. – Вы же совсем другую новеллу делали!

Он приобнял меня за плечи:

– Мила, вы нашли интонацию. Показали, как можно компоновать материал. Вы работали, положили много сил. Мне нравилось то, что вы написали. И не ваша вина, что так всё получилось. И вообще, я грузин. Я не смогу жить, если не поделюсь с вами. У нас так не принято.

Мы долго еще препирались. Наконец я сдалась, поняв, что если не возьму, то, правда, обижу его.

Вот такой человек Сандрик Светлов, один из лучших людей, которых я знала в жизни. К сожалению, он потом забросил режиссуру по неизвестным мне причинам. Может, новые времена не приняли его. Или он их.

А мы на эти деньги поехали с мужем в путешествие на Дальний Восток. Объехали на пароходе Курильские острова, Сахалин, Находку. Я немало поездила по свету, но это стало самым замечательным путешествием в моей жизни.

58

В нашей редакторской комнате вдоль одной стены тянулись полки, забитые папками со сценарными делами. Внизу у полок была такая приступочка, на которую приходящие обычно ставили свои портфели и дипломаты, как тогда называли маленькие прямоугольные чемоданчики для книг и рукописей.

Однажды в комнату набилось столько народу, что стульев не хватило, и кто-то из более молодых присел на эту приступочку. Мой стол находился у противоположной стены. В какой-то момент я подняла глаза и увидела, что полки медленно наклоняются вперед. Медленно-медленно, но неотвратимо. Я даже не вскрикнула, а как завороженная смотрела на это движение. Через несколько секунд посыпались папки. Некоторые раскрывались на лету. Другие падали на головы и колени сидящим. В первую минуту было даже страшно, а потом почему-то смешно.

Первым опомнился Хмелик. Бросился вперед и руками пытался подпереть падающие доски. Вася Аксенов пришел ему на помощь. Потом опомнились и остальные. Только Володя Амлинский совершенно потерял самообладание от страха. Потом выяснилось, что он на днях вернулся из Средней Азии, где попал в страшное Ташкентское землетрясение и навидался там такого, о чём забыть невозможно. А мы, редакторы, выскочили в коридор и начали хохотать – неостановимо и необъяснимо. Наверное, на нервной почве.

Полки, уже пустые, кое-как прислонили к стене. Потом рабочие их приколотили покрепче. Мы несколько дней разбирали завал и выбрасывали осколки посуды.

До сих пор у меня перед глазами стоит фигура тощего, как палка, Хмелика, который, как Атлант, держит на себе эту тяжесть.

Какое же это было счастливое и плодотворное время! И во многом благодаря Хмелику, веселому, талантливому, необычному человеку, который жил атмосферой творчества. Он был новатором. И именно поэтому не сгодился иным временам, пришедшим на смену оттепели, которым милы были серость, ординарность и вялое спокойствие. Сначала его довели до того, что он подал заявление об уходе из объединения. Потом постепенно стали вытеснять из драматургии и добили окончательно уже в начале перестройки, когда он воспрял, согласился на предложение стать главным редактором киностудии имени Горького и уверенно начал работу, которая оборвалась внезапно надуманным, сфабрикованным делом о недоплате партийных взносов. Его чуть не исключили из партии, и Хмелик снова вынужден был уйти, оставшись почти номинально руководителем созданного им киножурнала «Ералаш».

Всё это в конце концов сломило его. Пошли болезни, печали, уединение. Он перенес тяжелую сердечную операцию и исчез, осел в Красновидово под Москвой. Ничего, насколько знаю, не писал, ни в чем не принимал участия, ни с кем не общался, кроме соседей по даче.