Я, Минос, царь Крита

Мы стали заимствовать их культуру. Наш Зевс и прочие наши боги не утратили, правда, своей роли, однако мы переняли критскую Богиню-Мать, Великую Мать, в качестве покровительницы нашего царского рода и приносили ей жертвы в посвящённых ей местах. Иной раз мы даже называли её Афиной. Афина? Это имя не было греческим. Пользовались ли им и критяне? Не от критской ли Богини-Матери заимствовала Афина змею, птицу, копьё и щит[13]? Может быть, Афина берёт начало от Великой Матери критян?

Меня удивляло, что женщины, прибывшие вместе со мной на Крит, сразу же стали чувствовать себя на острове как дома.

«Несмотря на нужду, здесь умеют так радоваться жизни, — говорил мне внутренний голос, — что это умение оказывает на женщин почти магическое действие. Здесь мир солнца и покоя. А разве наша страна не культивирует прославление войны?»

Каким-то непостижимым образом критская земля придавала мне новые силы. С каждым днём я всё яснее ощущал это.

Прошло всего несколько месяцев, а запряжённые волами повозки стали доставлять грузы к возрождающимся портам. Транспортным средством, обеспечивающим связь с деревнями, где торговцы и ремесленники предлагали нам свои услуги, служили ослы и рабы. Рабы несли корзины и тюки или на спине, или на длинных шестах, опиравшихся на плечи пары носильщиков.

Почти ежедневно к нам прибывали критяне в поисках работы. За свой труд они получали от нас пропитание. Ремесленники селились в сохранившихся помещениях дворца и принимались за изготовление амфор и блюд, тарелок и кувшинов, тканей и кожаных изделий, словно работали на меня уже не одно поколение. Вскоре в моём распоряжении были уже архитекторы и каменщики, забойщики скота, кожевники, сапожники, каретники, повара и булочники. В Ираклионе и Амнисе осели судостроители, гребцы, здесь же делали паруса.

За короткое время дворец вновь превратился в мирской и религиозный центр, подчинил себе деревни и рыбачьи посёлки, рынки и порты. Он обеспечивал кров мне, моей семье, моему двору, дал приют самым разнообразным мастерским, административным помещениям и вместительным кладовым.

Критяне восхищались лошадьми, которых мы захватили с собой. Чуть ли не с благоговением рассматривали они боевые повозки. Я был счастлив и горд, твёрдо уверенный в том, что столь успешное развитие подвластной мне территории острова — исключительно моя заслуга. Меньше радовало меня то обстоятельство, что Пасифая всё чаще поступала по-своему, и не прекращалась вражда между Айзой и Сарррой. Огорчала меня Гелике, ибо намеревалась разделить со мной ложе, как нарочно, именно в те ночи, когда у меня находились Айза или Сарра. Мне говорили, что Гелике стала ещё прекраснее. Она была самой страстной из всех; я чувствовал, что, если отвергну её, она выберет время и страшно отомстит за это.

Верховный жрец умер, и буквально на следующий день мне предстояло назначить его преемника. Я был так поглощён восстановлением портов в Ираклионе и Амнисе, что поручил урегулировать вопрос с преемником одному из своих министров.

На следующий день ко мне явился Манолис, представившись новым верховным жрецом.

Был ли он свидетелем ссоры с Пасифаей или умел читать мысли?

   — Главное, что мешает совершенствованию человека, это то, что люди прислушиваются не к умнейшим, а к тем, кто громче всех говорит, — сказал он словно самому себе.

По моим глазам он догадался, что я его не понял, и заметил, что женщина приносит и счастье и страдание.

   — Две женщины, — промолвил он, — приносят двойное счастье, но и двойное страдание. Эта новая рабыня — я имею в виду ту, что ты получил от Келиоса...

   — Гелике — не рабыня, — прервал я его. — Она свободная и пришла ко мне по собственной воле.

Жрец только кивнул.

   — Она добровольно отдалась тебе во власть и в результате лишилась свободы.

   — Разве все мы не ищем счастья? — возразил я.

   — Разумеется. Наша жизнь так бедна, что никакие сокровища мира не в силах сделать её богатой. Все источники наслаждения вскоре начинают казаться пошлыми, никчёмными, и мы тщетно ищем истинную радость, подлинное счастье.

Чтобы сменить тему разговора, я поинтересовался:

   — До катастрофического наводнения Крит был многонаселённым островом. Куда же все подевались? Возможно ли, чтобы так много народу погибло?

   — Вчера я повстречал в Ираклионе одного египетского капитана. Он рассказал, что в период землетрясений, который продолжался около семи лет, многие критяне покинули родину, перебравшись или на другие острова, или на материк. Особенно много, говорят, осело на Пелопоннесе, однако некоторые племена добрались до Финикии и теперь живут в стране филистимлян.

   — Критяне, живущие на подвластной мне территории, удивительно быстро покорились мне, — задумчиво произнёс я.

   — Тебе помогали боги, а также разобщённость обескровленного населения. Твой успех объясняется их нуждой и страхом, — почти высокомерно ответил он.

   — В пещерах в горах по-прежнему живут люди. Они бежали туда только из-за того, что оказались разрушенными дома? — спросил я, помолчав.