Я, Минос, царь Крита

   — Ты — не критянин, иначе не задал бы такого вопроса. Мы живём семьями. Я забочусь о тех, кто доверился моему попечению, а когда придёт время и я больше не смогу этого делать, они будут заботиться обо мне. Со мной живёт сестра. Она вдова. Замужем пробыла всего несколько месяцев, и её муж погиб здесь, во дворце, во время восстания горных племён. Чем ей жить? Где поселиться матери с маленьким ребёнком? Ей едва исполнилось тридцать лет, а она уже без мужа. Одиноких женщин, как она, легко опозорить. Вдовам не разрешается жить одним, иначе вскоре на них начинают смотреть как на неполноценных. Так что сестра живёт у меня. Возможно, — задумчиво добавил он, — когда-нибудь, когда никого из семьи не останется, я буду жить у своего брата.

   — Ты можешь проводить меня к верховной жрице? Я хотел бы попросить её о помощи, когда я возьму здесь власть.

   — Лучше сходи сначала к верховному жрецу, — посоветовал критянин, странно посмотрев на меня.

   — Кто он? — спросил я. — Я хочу сказать, что он за человек?

   — Верховный жрец слишком стар, а верховная жрица слишком молода. Он скоро умрёт, а где преемник, у которого хватит сил снова навести порядок в делах культа?

   — Удивительно, — заметил я, — оба служат одним и тем же богам, имеют общую цель и не понимают друг друга?

Раб опять как-то странно посмотрел на меня — мне показалось, он хочет заглянуть мне в душу.

   — Одну женщину можно считать просто симпатичной, а другую любить, находясь с обеими в близких отношениях, — уклончиво ответил он. — Свободную можно находить очаровательной, а сердце отдать несвободной, рабыне. Человек — игрушка сил и страстей, которым он почти не может противостоять.

Он снова испытующе посмотрел на меня, и я спросил:

   — О чём ты думаешь?

   — Каждый вечер я молю богов, чтобы силой и знаниями меня превосходили только разумные и добродетельные люди.

   — Что ты сказал? — Я не уловил смысла его слов.

   — Каждый вечер я молю богов, — повторил он, — чтобы силой и знаниями меня превосходили только разумные и добродетельные люди.

   — Почему ты хочешь иметь рядом только добродетельных людей?

   — Потому что только так мы достигнем счастья. Быть добродетельным — значит ограничивать себя во всех желаниях и влечениях. Приходилось ограничивать себя даже в употреблении спиртного. Рекомендаций, как правильно изготавливать вино, полно, но ни одной, как правильно его пить. — Он опять замолчал, погрузившись в размышления. — Мы кое-что знаем, — вновь заговорил он, — однако наши знания нередко в разладе с совестью.

   — Сколько тебе лет? — уважительно поинтересовался я, ибо не мог не отдать должное его зрелости и мудрости.

   — Восемьдесят четыре года.

   — А мне — тридцать.

   — Тогда ты ещё замечательно молод и у тебя есть силы, чтобы подчинить себе власть, которой обладают жрицы.

   — Молод?

Он кивнул.

   — Не будь воспоминаний молодости, мы никогда не чувствовали бы своего возраста. Только отсутствие возможности сделать что-то такое, что мог сделать прежде, и составляет суть старости. Поверь мне, — проникновенно сказал он, — старик не менее совершенное создание, чем молодой.

В толпе чиновников, слуг и рабов я заметил Сарру и окликнул её.

   — Это твоя жена? — спросил критянин.

Улыбнувшись, я отрицательно покачал головой.

   — Будь осторожен, — предостерёг он. — Она может стать для тебя опасной.

   — Каким образом?

   — Она очень хороша собой, но уже не девушка. По ней видно, что она неглупа. Она поймёт, что стоит на пороге старости, и будет всеми силами добиваться твоей благосклонности. Женщина... — Он задумался, подыскивая нужные слова, а потом сказал откровенно: — ...готова на любые жертвы, чтобы затем, если добьётся своего, не жертвовать ничем. Она станет танцевать, если будет уверена, что этим завоюет тебя, а потом даже не вспомнит, что танцевала. Она будет говорить тебе слова, которые забудет, как только ты сделаешься её собственностью. А в итоге, если полюбишь её, ты станешь очень одинок...

   — Кто же ты? — удивлённо спросил я.

   — Раб.

   — И всегда был рабом?

   — Может быть — да, а может быть — нет.

   — Как тебя понимать?

   — Я родом с южного побережья, вырос в Лариссе. Царь Кносса вступил в борьбу с царём моей родины и одержал победу. Ещё вечером я был свободным гончаром. — Опустив глаза, он тихо произнёс: — Моя керамика славилась повсюду. — Потом опять посмотрел на меня: — А на следующее утро стал рабом.

   — На вас напали?

   — А разве на нас не нападали постоянно? Когда мы любили, занимались торговлей, своим ремеслом... Теперь я приставлен к храмам, прислуживаю жрицам. Многие из них хорошие, но немало и плохих. Как все мы, они всего лишь люди...

   — Но ведь жрицы должны быть девственницами? — спросил я. — Когда-то я слышал, что это непременное условие.

   — И да, и нет.

   — Так да или нет? — настаивал я.

   — Из эгоизма — так я считаю — верховные жрецы настаивают на девственности, однако...

   — Что?

   — Делают исключения, — сказал он двусмысленно.

   — В каких случаях?

   — Если женщина или девушка очень красива и особенно привлекательна. Таких никогда не отвергнут, — философски добавил он. — И ещё охотно берут умных девушек.