Я, Минос, царь Крита

Солнце уже клонилось к закату. Над крышами домов вдоль реки начал подниматься, постепенно густея, туман. Лёгкий ветерок понёс его на север, к морю, даря прохладу деревьям, умиравшим от жажды.

Разыскивавший меня раб передал приглашение министра. Я с благодарностью принял его, потому что этот человек уже дал мне немало дельных советов. Айза и Сарра сопровождали меня. Посадили их почему-то не рядом со мной — министр взял их к себе за стол, и это насторожило меня.

Едва я успел занять место за столом, как мне со всех сторон стали предлагать самые изысканные блюда.

— Мы любим жизнь! — воскликнул министр, поднимая кубок. — Минос, благородный царь Крита, желаю тебе, чтобы тебя всегда окружали мудрые люди! Поощряй их, поощряй музыку, искусство и храмы. — Он снова поднял кубок и спросил: — Сколько храмов в твоей стране?

Я немного замешкался с ответом. Не помню точно, кто именно как-то дал мне совет: никогда не говорить всё, что знаешь, но всегда знать, что говорить. Какой-то внутренний голос подсказал мне: «Лгать опасно, но говорить правду подчас ещё опаснее».

Поэтому я сказал полуправду:

   — Южнее моего дворца в Кноссе расположена летняя резиденция. Там лежат в руинах остатки культового сооружения, а поблизости некрополь, которым я собираюсь воспользоваться со временем для своей семьи. Мы, критяне...

   — Ты — микенец, — учтиво, но решительно прервал меня египтянин.

   — Каждый — то, что он есть, или, — я добродушно улыбнулся, — то, чем хочет быть. Верно, я прибыл из Афин, я — из микенцев.

Я замолчал. Мои мысли обратились в прошлое, в те дни, когда я появился на Крите. Я сразу полюбил его. Он был таким суровым и приветливым, таким древним и таким пленительно юным, таким жестоким и таким прекрасным, таким преходящим и в то же время вечным. Это была страна, которую боги любили и не могли не дать ей снова своего благословения.

   — Только от меня зависит, кем стать, — продолжил наконец я. — Если я явлюсь на Крит диктатором, меня не будут любить, если же я приду спасителем и помощником, меня будут уважать. Я знаю, что стану критянином.

   — Сколько у тебя жён? — поинтересовался хозяин.

   — Одна и несколько наложниц. — Зная, что египтяне считают за счастье иметь много детей, я сказал с известной долей тщеславия: — У Пасифаи, моей жены, благословенное лоно. Она родила мне четырёх дочерей и четырёх сыновей.

   — Почему первыми ты называешь дочерей?

Я замялся, не зная, как ответить, а потом беспомощно сказал, что в жизни мужчины женщины подчас играют очень важную роль.

   — Для нас, египтян, важны сыновья, а дочери, — он ухмыльнулся, — всего лишь побочный продукт.

Я хотел было возразить ему, что и дочери имеют право на существование, однако он прервал меня, заявив, что они привлекательны для него только в тех случаях, когда делят с ним ложе.

Заметив моё удивление, он объяснил, что в Египте на такое совокупление смотрят как на соитие с богами:

   — Если женщина забеременеет, от этой связи появляются на свет дети бога. Один мудрый писец посоветовал мне хорошо обращаться с женщинами. «Наполни их тело, — сказал он. — Прикрой им спину. Радуй их сердце, пока ты жив».

Он сделал знак музыкантам, которыми тоже были женщины, стоявшие друг против друга кто с лютней и арфами, кто с флейтами в руках. Зазвучала музыка.

Министр привлёк к себе жену, нашёптывая ей ласковые слова, а потом обернулся к рабыне, которая ему прислуживала. Как и остальные рабыни, она была почти нагая, и мне стало неловко смотреть, как непринуждённо он прижался щекой к её грудям.

   — Сразу видно, что ты представитель иной культуры, Минос!

Празднество, устроенное в мою честь египтянином, продолжалось. Музыканты играли, девушки танцевали. То и дело подавали вино, и мне со всех сторон протягивали самые разнообразные лакомства.

Чтобы развлечь меня, свои трюки выделывали акробаты. Какой-то заклинатель змей, решив доставить мне удовольствие, попытался положить мне на плечи крупную кобру.

Айза и Сарра танцевали. Первой выступила Айза с танцем живота — это ритуальный танец, исполняемый в Египте во время разлива Нила.

Затем флейты и арфы зазвучали громче, и Айзу сменила Сарра. Она забыла об окружающих и видела только меня. Её танец был очень грациозным, и когда она откидывалась назад, её груди двигались в такт музыке, а лоно отчётливо обрисовывалось под воздушным одеянием. В этом зрелище не было ничего вульгарного — это была мистерия, доставлявшая к тому же массу удовольствия зрителям.

Но жена министра громко обратилась к своему мужу:

   — Ты не должен допускать, чтобы здесь танцевала иудейка. Это наносит бесчестье нашему дому!

Сарра, несомненно слышавшая эти слова, тем не менее запела немного в нос жалостливую песню.

В зале появился старик, которого министр представил как своего отца.

   — Гоните прочь эту иудейку! — воскликнул старик. — Она колдунья. Своим чародейством она задержит разлив Нила. А что наша страна без воды?

Жена министра вскочила и выпроводила старика из зала. В следующее мгновенье вышел жрец и, подняв руку, призвал к тишине: