«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым

— Евгений Максимович говорил нам, что «не считает возможным поступать не по-мужски». Какое содержание, по вашим наблюдениям, он вкладывает в это понятие?

— Предать в дружбе — это не мужской поступок. Оставить в беде семью — не по-мужски. Нечестно и некачественно работать — тоже. Совершить что-то во вред стране (не сочтите за высокопарность) — из той же области. Всё по максимуму. Какой-то мелкий, бытовой смысл Примаков в эту фразу не вкладывает. Ни себя, ни близких, ни друзей он в обиду не даст. Защитит — можно быть уверенным. Он не агрессивный, не мстительный человек. Никогда не нападет первым. Но сдачи даст. Вплоть до того, что развернется и врежет кулаком. Честно.

— Видели?

— Я сама не видела, но мне рассказывали, что как-то задели его семью, пытались обидеть Лауру, и он, будучи уже зрелым человеком, дал, извините, по физиономии. Да, да. Так было.

— У вас в гостях бывают представители мировой элиты. Вот Мадлен Олбрайт заезжала со своим заместителем Строубом Тэлботом…

— Тогда шли очень трудные переговоры по поводу расширения НАТО на Восток. Наступил момент, когда они зашли в тупик. А назавтра Олбрайт должна была улетать. Евгений Максимович мне позвонил: «Давай их вечером позовем к нам домой». По протоколу министр иностранных дел обычно приглашает высоких гостей в резиденцию. Во время обеда их обслуживают официанты. Но муж решил устроить сугубо домашний прием с русской кухней. Мы с подругой быстренько сели лепить пельмени. Все получилось очень душевно. Гости ели пельмени, приправляя их вместо сметаны икрой (попробуйте как-нибудь — это ужас, но им почему-то нравилось). Строуб Тэлбот размяк, вспомнил, что я врач, и стал консультироваться по поводу здоровья своей жены. Короче, все раскрепостились. В этот вечер Евгений Максимович с Мадлен Олбрайт и договорились.

— Вот они, тайны внешней политики! Еще бы: пельмени, приправленные икрой.

— (Смеется.)

— Скажите, существуют люди, для которых двери вашего дома по какой-либо причине закрылись?

— Их очень мало, но они, к сожалению, существуют. Это те, кто повел себя недостойно или даже предал.

— Они пытались как-то объясниться с Евгением Макси мовичем?

— Пытались переступить через случившееся. Но к низости мы оба не относимся терпимо. Ради бога, пусть эти люди будут живы, здоровы, благополучны. Но без нас.

— Что испытывал Евгений Максимович, столкнувшись во время своего незатянувшегося премьерства с интригами ближайшего окружения Ельцина, в общем, известно. Об эмоциях жены председателя правительства можно только догадываться. Как вам жилось, Ирина Борисовна, эти сложные восемь месяцев?

— Напряженно. Я была против нового назначения мужа, на каких только могла струнах играла. Но понимала: если он примет предложение, воспрепятствовать не в моих силах. Управлять Евгением Максимовичем невозможно. Это человек, который принимает решения сам. Дергать его за ниточки бесполезно. Однако я была уверена: возглавив правительство в той жуткой ситуации, он будет загружен двадцать четыре часа в сутки. И вдвойне разрушительно иметь дело с таким президентом, какой был у нас… Когда же Примаков заявил, что надо сажать за экономические преступления, а те, у кого рыльце в пушку, во главе с Березовским, восприняли это как личную угрозу, мне стало ясно: скоро съедят. Даже появились опасения за физическое существование мужа.

Недавно мы вспоминали с Евгением Максимовичем то время, и я говорю: «Помнишь, когда мы жили в премьерской резиденции…» Он задумался: «Поверишь, я ничего там не помню». Это удивительная деталь. Громадное, несуразное здание, чужой и холодный дом, в который он приходил за полночь, не замечая антураж, мебель, сад, что он ест. Муж был так поглощен работой и ему было столь психологически трудно, что нелюбимый дом воспринимался только как место ночевки… Незадолго до Нового года я ему сказала: «Женя, тебя снимут». Он возразил: «Ты мыслишь нелогично. Смена кабинета — серьезная встряска. Она не нужна стране, тем более что экономика стала подниматься». Но я чувствовала: логическая аргументация ни при чем. Он им мешает, не вписывается… Особенно это ощущалось на совсем узких предпраздничных сборищах.

— На даче у Бориса Николаевича?