«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым

— Значит, все-таки конспирация имела место? Ясно, что вы выполняли задание особой государственной важности, но после всех приключений не хотелось поскорее вернуться в чинную академическую среду?

— Вы напрасно думаете, что я очутился в атмосфере, окутанной флером детективной романтики, и мне не терпелось тихо посидеть в библиотеке. Ничего подобного. Я получал колоссальную информационную, психологическую, какую угодно, подпитку. Это обогащало меня как специалиста по Ближнему Востоку, продвигало в том научном направлении, которым занимался.

После несколько авантюрной завязки началась обстоятельная, кропотливая работа. Она требовала дотошности, даже определенного занудства в прояснении каждого пункта позиций, нюансов расхождений и совпадений. Первым, с кем я встретился наутро после прилета в Тель-Авив, был министр иностранных дел Аба Эбан. Его называли «голосом Израиля», но мне Эбан не показался умным мужиком. Беседу со мной он начал с претензий к СССР. Я прервал: «У нас есть куда больше, что сказать о недостатках вашей политики. Однако не думаю, что в таком обмене любезностями смысл нашей встречи».

С Эбаном пришла стенографистка с громадным рулоном бумаги. Я сказал: «Не сомневаюсь, что вы меня записываете. Это ваше дело. Тут я бессилен. Но никаких стенограмм. Я не веду с вами официальных переговоров». В ответ Эбан попытался преподнести инициативу Меир в Финляндии как предложение официальных контактов. Такая интерпретация смутила даже участвовавшего во встрече советника премьер-министра. Он поправил Эбана, уточнив, что Голда Меир в его присутствии предлагала контакты между нами в любой форме. После еще нескольких категоричных пассажей я готов был счесть свою миссию бесполезной. Однако мне были устроены встречи с премьер-министром Голдой Меир и министром обороны Моше Дая-ном. Они настроили более оптимистично.

— Накануне бесед с израильскими руководителями вы получали указания, утвержденные ни больше ни меньше, чем Политбюро. Насколько эти предписания были детальны?

— В инструкциях подробно говорилось, на какие моменты нужно обратить внимание, какие вопросы прояснить, какие поставить, заострить. Обговаривалось, что не следует определенно высказываться по поводу восстановления дипломатических отношений. Все было тщательнейшим образом прописано, но, разумеется, не до обиходных мелочей, типа: жить в такой-то гостинице, пользоваться таким-то транспортом.

— Не пользоваться ванной…

— (Смеется.) В общем, получаешь инструкцию, знакомишься с ней. Не дома, конечно, поскольку это совсекретный материал.

— Надо было что-то заучивать?

— Неужели вы думаете, я такой дурак, что прочту и не запомню? А во время разговоров буду поправляться: «Простите, простите, я не так воспроизвел». Делал для себя какие-то заметки и возвращал документ.

— А как вы отчитывались о результатах встреч?

— Из Израиля я ничего не передавал. Нашего посольства там просто не было. Кстати говоря, у меня с собой была зажигалка, хотя я не курил. Мне очень нравилось нажимать и смотреть на выскакивающий язычок огня. Беседуя с Голдой Меир и Моше Даяном, я машинально крутил зажигалку в руках и поймал себя на мысли: можно заподозрить, что это не случайный предмет.

— Передатчик?

— (Смеется.) Сразу — передатчик. Маленькое записывающее устройство вроде вашего диктофона… Если я что-либо срочное передавал, то на обратном пути — из Рима. Но обычно уже по приезде докладывал об итогах поездки и письменно, и лично Андропову, Громыко. Беседа с каждым, как правило, длилась до часа. К Юрию Владимировичу я приезжал и в больницу. Он периодически лежал в ЦКБ.

Мои доклады ложились в основу записок Андропова и Громыко в ЦК КПСС. На них я увидел через много лет резолюции: «Согласиться». И подписи: Суслов, Косыгин, Подгорный. На одной — приписка Черненко: «Л. И. Брежнев ознакомлен». Неофициальный и секретный характер контактов с Израилем на том этапе устраивал советское руководство, а частота встреч объективно могла бы привести к их перерастанию на официальный уровень.

— В каком-то смысле вы прокладывали колею, которая не обсыпалась через годы и позволила, в конце концов, наладить дипломатические отношения…