«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

– я встретил парня в Лиссабоне, который носит брюки, этого уже было бы вполне достаточно, это было бы даже слишком, немыслимая передозировка знанием, а на деле – совершенно отвратительное оскорбление.

Ты уже общаешься со мной как с другом, просто другом твоих худосочных ног, каштановых глаз, сладких маленьких кривых зубов. Мы узнали, что теперь нас трое, и что скоро нас будет только двое там, в Лиссабоне, и что тот, кто останется снаружи, будет называться я.

Не нужно никого обвинять. Возможно, иметь родителей, которые любят друг друга с первого свидания не очень здорово, это приводит к раздутым ожиданиям и даже создаёт обманчивые.

Тео предлагает мне расслабиться под музыкальные шедевры – квартеты. Но я уже давно не слушаю музыку. И не собираюсь сейчас слушать весёлую музыку. А грустную не могу, ясно, что не могу, будет только хуже, это бы подняло мои децибелы и заставило меня снова размышлять.

Может ли четыре быть идеальным числом для гармоничного исчезновения?

Чуть позже я включил радио, чтобы проснуться от страхов, но новости моей фантазии только начинались:

УТРЕННИЕ НОВОСТИ

Террорист-смертник и три автомобиля со взрывчаткой взорвались сегодня утром в Багдаде. В результате 24 человека погибли, 114 серьёзно ранены и 504 отделались лёгкими ранениями в 2114 ДТП это последний трагический эпизод карнавальной операции Дорожного патруля Национальной гвардии на португальских дорогах.

Я поговорил с Зэкой обо всём этом, и он рассказал мне то, чего я не знал о четырёх погибших парнях, особенно о водителе:

– Его глазные яблоки выпрыгнули из глазниц. Он стал размером с чемоданчик, – сказал он, – раздвинув немного руки.

Я признался, что больше всего меня огорчила кража.

– Какая кража?

– Первые, кто прибыл на место, не пытались им помочь. Двое ещё были живы, но какие-то типы забрали у них бумажники и скрылись.

Зэка кричал, что земля, на которой всё это произошло, а также сукины дети, мать вашу, должны быть прокляты навсегда. Тем не менее, он вспомнил сон, который ему всё время снился, сон наяву.

– Всякий раз, когда я еду в Лиссабон и вижу приземляющийся над домами самолёт, я представляю, как падает один американский самолёт и я бегу туда стрелять бумажники, 200 или 300 долларов с каждого, по крайней мере.

– Тебе ни капельки не стыдно.

– Меня не заботит, что жертвы – янки.

Когда Зэка был подростком и жил в столице, у него был друг, которому снилось землетрясение. У него были уже заготовлены пакеты, чтобы отправиться взламывать сейфы в центре, где расположены филиалы всех банков. Каждую неделю он проверял свои датчики и молился, чтобы земля в центральном районе Байша Помбалина вздрогнула «сейчас, сейчас…». Он надеялся, что повтор великого землетрясения 1755 года грянет раньше своего 250 юбилея; так он жил, питая эту необоснованную надежду.

– Он ждал землетрясения, пока не умер. Он стал наркоманом и получил своё землетрясение. В венах, – подытожил Зэка.

Я точно не знаю, чего люди ждут от жизни. Но гравитация – это факт, и что-то всегда падает.

Во время гигантского землетрясения, если бы я остался в целости, мне нравится думать, что я бы спас ребёнка: вытащил его из-под обломков, вытереть пыль с глаз, и сказал бы ему, не плачь, всё хорошо, я найду твою маму и папу, принесу тебе молока.

Я бы сделал это прежде, чем грабить банки, я так думаю, я почти в этом уверен, не знаю. Подожди! сначала нам надо добраться до высокого места, вдруг пойдёт цунами!

Когда я в первый раз приехал к тебе в Лиссабон с неразумной последней надеждой, ты показала мне Океанариум в зоне Экспо…, мне он понравился, в устье Тежу, здесь мой ручей с гор бежит к морю. Смотри, смешная рыба-луна, очень напоминает толстых людей, которых я знаю… а те злые акулы, улыбающиеся всеми своими зубами, наслаждаясь прекрасной прогулкой, они пришли посмотреть на меня через стекло. Если что-то не так с незнакомцем, звери понимают сразу, это как с собаками,

Апофигей понял это сразу. Акула – бык, я был быком.

[хочешь посмотреть, хочешь посмотреть, если я стукнусь головой об это стекло, то останутся две дырки]

Гигантский окунь продолжал дуть мне поцелуи, единственные, которые я получал в синем полумраке воды. А камбалы и морские языки, зарывающиеся в песок, маскирующиеся, как я, когда ты отправила меня домой на автобусе и единственное конкретное, что ты сказала, что однажды мы снова увидимся, я так рада, что ты приехал, хорошо выглядишь, я взглянул в зеркало, а ты уже кому-то звонила по телефону и выглядела спокойной.