«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

ПОХОРОНЫ МАЛЕНЬКОГО АНГЕЛА

Крошечный гробик – милая шкатулка,

Немного больше, чем коробка конфет.
Серебряной нитью края его сшиты —
Маленькой девочке был бы браслет…
А её подружки, там, со двора,
Пусть вместе идут.
(…)
Молодой человек, отец ангелочка, рядом,
Рука об руку с женой, идёт, качаясь;
И во взгляде его, залитым ядом
Не знаю, что видит он – отрекаясь.
(…)

[левая нога немного торчала наружу, левая нога немного торчала наружу]

Однажды, пока ничего не предвещало второго приступа совершенства после «Чёрной песни», Поэт Режиу написал свою знаменитую «Балладу» о нашем городе, сделав так, что имя этого города никогда больше не будет никем забыто, только если по злому умыслу.

Он заглянул внутрь себя и поймал нас на месте. Он поймал нас, потому что он сам был пойман нами, мы были им, нам всем дул этот вредоносный ветер в лицо.

От знойного ветра зюйд-осте,
(Сюда идёт зюйд-осте!
Что наполняет сон страхами
Вызывает жар, дробит кости,
Давит душевную боль в груди,
И сбивает с ног сбившихся с пути,
Верёвка, на которой они повесятся
Уже на балке на чердаке…)

Маленькое семя, переносимое ветром, чудесным образом падает в горшок с гвоздикой, которая никогда не цветёт. Веточка здесь, нежный лист там, и вскоре маленькая акация возрождает волю к жизни в человеке, который разочаровался в людях, жизнь равносильна смерти, живой труп, объясняет он, и вдруг, словно он написал стихи или у него родился сын – уроки, извлечённые из прекрасной «Баллады».

Может быть, оно даже страдает излишним качеством.

Едва ли он знал, что через много лет после его смерти, именно эти милые маленькие акации, мимозы жёлтыми помпонами рассеивающие пыльцу, будут размножаться и умножать аллергию через горные леса, выселяя из своих корней другие деревья, любимые поэтом – оливы и дубы, среди ветров и скал.

А ещё позже, уже после мимоз, наступят летние лесные пожары. Ты когда-нибудь был рядом с пожаром? На высоких соснах, поднимаясь по горам от кроны к кроне, огонь порождает причудливые завихрения. Он движется так быстро, что кажется, что мы бежим за ним со всех ног. Его порывы – укрощённый ужас: щит ветра и электрическая кофемолка совместились внутри головы. Очень жарко, думаешь, что хорошо его знаешь, но он гораздо больше.

– Я хочу, чтобы всё это дерьмо сгорело!!! – кричал один наследник в ночь больших пожаров.

Но в ту невероятную ночь город поднялся, чтобы спасти горы, когда их верхушки напоминали взрывающийся вулкан, и сотни мужчин оторвали свои задницы со стульев летних кафе, взяли инструменты и бегали, копали, резали и тушили, делали то, чего раньше не замечали друг за другом, в трагической радости, только в тот раз, как исключение, глаза их горели, когда огонь отступал.

Огонь – предатель, он притворяется мёртвым, прячется под сухими сосновыми иголками и сорняками, продолжает гореть под землёй, чтобы вылезти на поверхность, как только мы отвернёмся. Необходимо тушить его полным ведром, или давить подошвами как мы делаем со сколопендрами и скорпионами, которые появились на Земле уже 400 миллионов лет, задолго до динозавров.

Даже Скала, когда-то обильно покрытая вековыми деревьями, теперь сухая и лысая как голова после химиотерапии.

Обрати внимание. Облако пыли, миниторнадо, спускается с креста на дорогу. Если не следить, вскоре Скала перенесёт пересадку жёлтых акаций и будет напоминать парик клоуна.

Но ветер со стороны кладбища утихает. Ночь приближается.

* * *

Меньше чем завтра

Старая надпись гласит, что мы должны снять головной убор в знак уважения к покою усопших. У нас, если можно так выразиться, Лиссабонское кладбище. Это крохотная копия, проспекты сокращены до улиц. Сто-двести лет назад богатые горожане и дворяне снаряжали экспедиции к столичным кладбищам и возвращались весьма довольные с макетом склепа, которая им пришёлся по душе. Какая радость в тех семействах, когда был заложен первый камень в дом вечности.

Самые богатые даже нанимали итальянских строителей, каменщиков и скульпторов, работавших на Лиссабонских кладбищах Празереш и Алту ди Сан-Жуан; говорили, что они привозили камень из Италии, когда у нас есть мраморные и гранитные карьеры, признанные одними из лучших в мире, на расстоянии менее 80 и 40 километров соответственно. Но быть богатым вдалеке от центра накладывает ещё больше воображения и отрешённости.

Эти тихие улочки окружены домами, садами, церквями и зданиями, которые похожи на налоговые реестры. Это тихий и упорядоченный мир.