Я-муары. Откровенные истории блогера

– Взял конфеты и ушел, – мрачно изрекала жертва мужского коварства.

Папуля в то время работал в «Огоньке», кто помнит этот журнал конца 80-х – начала 90-х, тот поймет. Это была лучшая журналистика 20 века, и отец бредил своими проектами и темами. А вся страна в бредовом угаре поиска истины стояла в огромных очередях за «Огоньком».

Что касается меня, то я выращивала внутри себя детеныша, а меня бережно и любовно выращивал внутри себя университет, а именно – факультет журналистики МГУ.

Если бы вы только знали, каким он был! Наши преподаватели, мои однокурсники! Не люди, но Человечища!

Университет для большинства из нас начался со вступительных экзаменов. Для избранных – с рабфака. И когда мы поступали, рабфаковцы уже на правах студентов первого курса помогали на экзаменах.

Душное июльское утро. Толпа абитуриентов втиснута между спиной Ломоносова и каменными ступенями журфаковского большого крыльца. У входной двери – стол. За столом грозные рабфаковцы. Они охраняют от нас эту цитадель знаний. В центре – блондинка в черной шляпе, в черном плаще и с черным галстуком. О, мама мия! Пронзительный взгляд голубых глаз из-под темной шляпы, повелительный взмах руки. Если бы я не имела счастье уже почти тридцать лет быть знакомой с этой героиней, я бы могла подумать, что это миражное явление родилось в моем воспаленном мозгу. Леночка, никто из абитуры 84 года никогда не забудет тебя. Таких людей мог породить только журфак.

Ах, что за люди собрались на нашем курсе! И тогда я знала, а теперь просто уверена, что каким-то чудом самые талантливые и красивые люди этой планеты по загадочному велению звезд собрались в тот год на первом курсе журфака. И это не только мое мнение. Я работаю на журфаке уже больше 20 лет. И до сих пор преподаватели вспоминают наш курс как самый яркий и талантливый за многие десятилетия. Я не буду перечислять громкие имена, называть явки и пароли. Мы все все сами о себе знаем. И уже достигли того возраста, когда имеем право сказать без лишней скромности: «Да, мы были лучшими!»

А мы и не могли быть другими. Нас учили лучшие учителя Вселенной.

Елизавета Петровна Кучборская. Зарубежная литература.

Маленькая, седая, в строгом черном платье, она выходила перед нами и долго вглядывалась в наши лица. Она знала: после ее лекции мы уже никогда не будем прежними.

Молча стояла она перед нами. И вдруг внезапно ее руки устремлялись вверх. Казалось, она призывает в свидетели тех забытых богов, о которых поведет свой рассказ:

«Разве можно жить, не зная описания щита Ахиллеса?» – полным трагизма голосом вопрошала она застывшую в немом восторге аудиторию.

«Разве можно?!» – уже просто кричала она. И мы все вдруг обреченно понимали, что нельзя. Что и не жили мы до того, как вошли в эту аудиторию, а прозябали в своем пустом невежестве. Мы больше не хотели этой жизни, мы отрекались от нее всей душой.

Руки, простертые в мольбе к небесам, падали. Елизавета Петровна закрывала ладонями лицо. Скорбная, сухонькая, обугленная горем фигурка в черном. Мученица. Вокруг мы – племя мучителей-приматов, не знающих пока ничего, но уже осознавших, чего мы были лишены все эти годы, уже всей душой рвущихся туда, откуда пришла эта богиня, наш лектор.

«Наверное, можно, – продолжает Кучборская, не отрывая ладоней от лица. – Но кому, скажите, кому нужна такая жизнь?!»

Нам не нужна! Мы хотим войти в ее прекрасную жизнь, хоть с щитом, хоть на щите. И мы, замерев, слушаем прекрасные сказания о человеческих страстях, над которыми не властны ни время, ни эпохи. Я до сих пор узнаю вас по глазам, птенцы Кучборской. Вы все разные, но нет в вас презренной пошлости, нет тупого равнодушия.

Любой человек – вселенная, мы поняли это на журфаке. И иллюстрацией к этой фразе был каждый из нас.

Помню, ночной порой на картошке, в темноте огромной палаты бывшего пионерлагеря мы с Наташей Крушевской обсуждаем без перерыва на сон главные вопросы бытия. Что мы тогда могли так страстно обсуждать, две совсем юные девочки? Но это было что-то очень важное, не требующее отлагательства. Дня нам никогда не хватало, и мы на плоту нашей беседы переплывали в ночь. Видимо, в тот раз дискуссия была особенно страстной, и мы потревожили спящую рядом Катю П. Не посыпаясь, она громко и отчетливо произнесла: «Всех цепями по морде. Немедленно!» Мы замерли в онемении. Катя, интеллигентная утонченная брюнетка, полиглотка, умница и красавица. Откуда вырвалось это, из каких глубин подсознания? О, Гомер! О, тугие паруса! Зачем заколдовала ты нас на всю жизнь, прекрасная наша лектор, к каким берегам ты отправила наши утлые ладьи? (Продолжение следует за вами, други мои. Следуйте и вы за ним!)

О карапузах

«Почему Кощей Бессмертный прожил десять тысяч лет,
Потому что он бездетный и детей не любит… Нет!»