Я-муары. Откровенные истории блогера

Соответственно духу своего времени, родители абсолютно не поднимали такие вопросы. И если бы не биологичка, мы могли бы умереть от ужаса, узрев некоторые признаки своего женского созревания. И так было много непонятного. Это болезнь или все-таки нет? Можно мыться или инфекцию занесешь? Не было в наших кругах единства по этим вопросам. В помощь нам был только наш собственный опыт – друг ошибок трудных. Не спрашивать же, право, об этом у биологички, которая вбила нам в голову одну-единственную мысль: если вдруг кто узнает или узреет, все – вам конец, честь ваша порушена, уходите в другую школу! И далее следовал полный внутреннего драматизма рассказ о девочке, которая не смогла как следует замаскироваться и стала изгоем и парией. Мы дрожали от ужаса, слушая это, и мечтали о железобетонных трусах, чтобы уж точно никто никогда и ни о чем не догадался.

А это в то время, действительно, была не такая простая задача: столь привычных сейчас героинь большого экрана – прокладок – не было в природе. Каждый выходил из положения сам, как мог. Вата и бинты накупались в госпитальных объемах. Это еще и надо было найти, вату эту. И, по мнению многих мам, это был не экономичный вариант. Они рекламировали своим дочкам многоразовые тряпочки, которые надо было стирать, кипятить и гладить с двух сторон утюгом. Понятно, что столь трудоемкий и противный во всех отношениях процесс не пользовался популярностью в наших рядах.

Все эти средства к тому же не были надежны, и они страшно подвели однажды мою подругу.

Был урок математики, Ирка сидела за мной. Неожиданно она ткнула несколько раз карандашом в мою спину и сунула мне в руку, когда я обернулась, паническую записку: «Я протекла, что делать?!» Я быстро накарябала ответ: «Жди звонка, вместе выйдем из класса, я тебя прикрою сзади». На беду, грозная математичка Ольга Алексеевна заметила оживление в наших рядах и вызвала Ирку к доске. Несчастная стала пунцовой и не сдвинулась с места. «Что, не готова, два?» – подняв бровь, скептически спросила учительница.

Этот вопрос означал для Ирки далеко идущие последствия: ее-то за оценки очень ругали. Она поспешно встала и пошла к доске. На стуле осталось алое пятно, темное школьное платье сзади приобрело непривычный цвет по подолу. Девчонки в классе сразу все поняли и примолкли. Мальчики, по-моему, настолько были далеки от темы, что ничего не заметили. Ирка водила скрипучим мелом по доске, мы, не отрываясь, следили за ней. Наконец урок закончился, и бедная страдалица пулей выскочила из класса. У нас был добрый класс. И хотя девицы разделились, обсуждая происшедшее, на тех, кто бы пошел к доске, и тех, кто бы не встал никогда, Ирку все очень жалели, понимая, что она испытала. Мы все хором страшно боялись Ольгу Алексеевну и понимали, что не встать, когда она вызывает, – опасно и жутко. Конечно, никуда Ирка не перевелась после этого. Так что завывания биологички оказались пустыми страшилками. Лучше бы она предупредила нас о другом.

Оказывается, большой город полон людей, устраивающих грязную охоту на только начавших взрослеть маленьких девочек. Ни одна моя подруга не избежала гадких оглаживателей в общественном транспорте. Мы обсуждали это друг с другом, делились опытом противостояния таким мерзавцам. Каждая действовала в зависимости от своего темперамента и склада характера.

Так, как-то мы ехали в автобусе целой толпой. Автобус был полон, и нас разъединили. И вдруг я услышала пронзительный крик своей подруги Таньки, доносящийся откуда-то с задней площадки: «Руки убери, сволочь!» Вокруг поднялась суета, мы все ринулись к подруге, долговязый парень в шапке-ушанке метнулся в только что открывшуюся дверь. Бесстрашная Танька гневно сверкала очами и выкрикивала ему вслед всяко. Мы тут же стали делиться аналогичным опытом. И оказалось, что так, как Танька, никто из нас поступать не может. Мы все отбивались молча, стараясь как можно дальше отодвинуться от гадкого прилипалы. Это была наша личная война, о ней не рассказывали родителям: стыдно. Последний раз такое со мной случилось уже классе в седьмом, когда мы ехали с классом в музей Толстого. Наша учительница литературы Нина Никодимовна сидела в вагоне метро, мы стояли рядом и держались за поручни. Вдруг мою руку накрыла чужая мужская рука. Я поспешно выдернула свою. А рука снова шлепнулась на мою. Я привычно хотела сорваться с места, как вдруг моя учительница, не вставая, громко, на весь вагон, протрубила: «Молодой человек, немедленно оставьте мою ученицу в покое!» Мне было стыдно ужасно. Не помню, как я вышла из метро вместе со всеми и мы двинулись переходить небольшую дорогу. И что вы думаете: какой-то молодой и глупый водитель, вплотную подъехав к нашей стайке девчонок, стал отсекать меня от подруг, стараясь прижать машиной к домам. Я металась, а бедной Нине Никодимовне пришлось возвращаться ко мне и уже лупить черной сумкой по капоту машины неумного шалуна. Вот так. А считается еще, что в одну воронку…