Я - Мышиный король

Он, наверное, хотел ему что-то сказать, однако в это самое время пробасило солидное звучание гонга, половинки дверей, ведущих, по-видимому, во внутренние помещения, распахнулись: как журавль, высоко поднимая колени, в зал вошел расфранченный, прилизанный, с позолоченным посохом Дуремар, и немедленно, точно сопровождая его, четверо здоровенных официантов во фраках, приседая от тяжести, морща напряженные лбы, осторожно внесли металлическое овальное блюдо невероятных размеров, и на блюде этом наполовину засыпанный янтарной картошкой, весь украшенный зеленью и хрупкими колечками лука, с молодым великолепным укропом, торчащим из сомкнутых губ, будто в летаргическом сне, покоился голый Директор, и томатная подливка, как кровь, обрамляла его румяные запеченные щеки.

Гонг ударил вторично.

- А вот и горячее!.. - непринужденно заметил Мэр. Господа, прошу всех к столу! Не стесняйтесь, друзья мои, сегодня - без церемоний!

Подавая пример, он взял блестящий новенький ножик, похожий на пилочку, и, не жеманясь, воткнул его куда-то в область грудины. Тут же раздался звук, как будто лопнуло чтото натянутое, и из-под взрезанной корочки выскочила металлическая пружинка. А вслед за ней, видимо освободившись, как живые, полезли пластмассовые и деревянные сочленения: с размахренной фанеры покапывала жирная смазка, а головки заклепок, очистившиеся в духовке, светлели, будто чесночные.

Аппетитно похрустывая, Мэр изящным движением выломал длинную латунную ось со множеством шестеренок и, подняв ее, словно куриную ножку, аккуратно понюхал - закатив после этого яблоки глаз.

- Какой аромат, господа!.. Я рекомендую вам не отказываться от этого блюда...

Он еще раз довольно громко понюхал.

Фраки и пиджаки тут же - хлынули, немного оттесняя друг друга, раздались приглушенные, но вместе с тем злобноватые голоса:

- А позвольте, герр Кошкин, и мне отовариться!.. Подождите минуточку, вы же видите, что я еще не закончил!.. Герр Бурминкель, не будете так любезны - салатик... Господа, господа, не надо толкаться!..

Все это напоминало предпраздничную суету у прилавка. Клаус немного попятился и, неожиданно ощутив у себя за спиной свободное пустое пространство, пересек нечто вроде захламленной подсобки, уставленной ведрами и котлами, а затем, проскользнув в щель забытых приотворенных дверей, очутился в уже знакомом ему чахлом скверике, через чье невысокое ограждение он давеча перепрыгивал.

Очень странно было, что он опять тут каким-то образом очутился.

И сразу же фары выворачивающего с поперечной улицы грузовика ослепили его - он бросился за кусты, выдающиеся из земли значительно выше ограды: страшная, надсадно ревущая, вытянутая, тупая машина, над бортами которой чернели мохнатые шапки гвардейцев, еле-еле, словно выискивая причину, чтобы остановиться, проползла по проспекту, отчеркнутому доми, и, стрельнув напоследок удушливым выхлопом, видимым даже сквозь редкие сумерки, повернула туда, откуда начиналась дорога к Южным окраинам.

Левый красный огонь ее равномерно подмигивал.

Клаус не знал, тот ли это казарменный грузовик, который он видел раньше. Или какой-то другой? Наверное, все же другой. Но само появлени его означало, что войска по-немногу перебрасываются к границам. Это было не слишком понятно. Зачем они туда перебрасываются? И почему рядом с Мэром возник этот скрипучий неповоротливый жук, перед которым, как только что можно было убедиться собственными глазами, Мэр определенно заискивает?

Совсем непонятно.

Была лишь одна-единственная причина для того, чтобы представитель Членистоногих мог появиться в городе.

Неужели - вторжение?

Он нехотя распрямился, а на другой стороне проспекта неожиданно загорелся фонарь и, по-видимому, включаемый и выключаемый, дал подрял две короткие вспышки.

Две короткие вспышки означали, что все в порядке. Мигал, наверное, Крокодил. Клаус помнил, что именно Крокодил должен был находиться на другой стороне проспекта.

Значит, все действительно было в порядке.

Он услышал бурное, прерывистое дыхание позади себя и, не оборачиваясь, протянув левую руку, безошибочно ухватил густую теплую шерсть, под которой прощупывались могучие мышцы шеи.

- Тихо, тихо, - сказал он, теребя волнистые пряди.

Влажный шершавый язык лизнул ему пальцы.

Абракадабр успокоился.

И когда огромное тело собаки, посапывая, протиснулось сквозь кусты, повозилось немного и с мучительным вздохом опустилось на землю, то Клаус неожиданно для себя почувствовал некоторую уверенность.