Я наблюдаю за тобой

 - На этот раз вы неправы, хоть это бывает и крайне редко. Я ни о чем не догадалась, но думаю, что вы сможете. А мне мало о чем говорят эти листки. Однако все равно: в некоторых из них, несомненно, кроется разгадка.

 - Ну, ладно. Скажи только: тяжелую ли битву тебе пришлось выстоять, чтобы завоевать эту стопочку бумаги?

 - Нелегкую, - с довольным видом улыбнулась Сольвейг. – Документы-то все старые. Сколько ж мне пришлось в архивах порыться, прежде чем их отыскать! Да и женщина там мне попалась… Честно говоря, просто сварливая старуха! Никак не соглашалась выдать мне выписку. Пришлось пустить в ход все свое красноречие. – Она усмехнулась. – Благо, пожилые женщины так сердобольны и жалостливы!

 Греджерс громко хлопнул в ладоши.

 - Ах ты моя сообразительная! Молодец! Хотя насчет сварливой старухи – это слишком. Ну, да ладно, что я тебя воспитывать, что ли, буду? Ты хорошо поработала. Дальше куда?

 - Погуляю по этой деревеньке, полюбуюсь на здешнюю природу, а вечером в Мехамн, пожалуй, поеду. Вам ведь пока не нужна моя помощь?

 - Поезжай, конечно. Только перед отъездом на всякий случай загляни ко мне – расскажу о своих догадках

 - Заметано, - быстро согласилась Сольвейг и, распрощавшись с фру Андерсен, покинула таверну.

 Греджерс сел за стол, потянулся, зевнул, приготовившись к работе, и открыл портфель. Внутри оказалась небольшая стопка пожелтевших листов – все это были юридические документы, недавно попавшие в архив Гамвика. Все. Кроме тонкой тетради, которая каким-то образом затесалась среди прочих бумаг, и новенького конверта, который казался ослепительно белым. На сильно помятой обложке тетради было написано: «Дневник Мортена Северуда».

 - Хм… Что же он тут делает, интересно узнать, - говорил Греджерс сам с собой. – Может, Сольвейг нечаянно его сюда положила, может, это какой-нибудь ее дальний родственник… Она мне ничего не говорила, про дневник.

 Он так и думал, пока не начал перебирать бумаги и не наткнулся на короткую записку от Сольвейг: «Тетрадь и то, что в конверте, я нашла в доме у человека, который давно умер, чье имя написано на дневнике».

 - Ааа… Вот оно что… Значит, это важно! – Фробениус поднял палец. – Посмотрим, посмотрим… Но сначала надо взглянуть на бумаги.

 Документы, датированные самыми ранними годами, не предоставили детективу никакой интересной информации. Из них можно было узнать лишь о том, что много лет назад некий богатый купец из влиятельного семейства Нильсонов выкупил дом у первоначального владельца – герра Сольдестада, и затем долгое время особняк передавался по наследству, пока наконец…

 Стоп! Вот он – стоящий внимания документ!

 Внизу стояло имя юриста – Мортен Северуд.

 - Так-так-так… - Греджерс поерзал на стуле и сильнее оперся локтями на стол. – С этого места повнимательнее…

 1838 год.

 Акт передачи собственности на дом и прилегающий к нему участок от Кайла Нильсона, не имеющего наследника, его близкому другу, некому Верманду Якобсу.

 И далее. Следующий документ. Последний.

 Так скоро?

 1842 год.

 Смерть Верманда Якобса. Все права наследования в связи с эти мрачным и печальным событием переходят к его единственному сыну Эрику Якобсу. Подпись та же.

 - Ну и что, Сольвейг? – спросил Греджерс, в недоумении разводя руками. – Вот и все документы, я прочитал. Два из них составил этот Северуд – а что дальше-то?

 Тут детектив вспомнил про тетрадь. Вообще-то у него не было привычки рыться в чужих дневниках, но тут дело такое… Очччень важное и интересное. Да и к тому же, ведь обладателю дневника уже все равно, кто там будет копаться в его записях, пусть даже отражающих самые сокровенные мысли. Он ведь уже умер, как предусмотрительно сообщила Греджерсу Сольвейг.

 В общем, Фробениус открыл дневник и быстро пролистал первые несколько страниц, в которых описывалась молодость Северуда. Ух, как это было давно! Раньше, чем были подписаны те два документа, так что Греджерса эти записи не заинтересовали. Но вот совсем другое дело…

 Если те, первые заметки были явно написаны пером и чернилами, то здесь, по всем признакам, писали уже авторучкой. Да и правильно: год-то стоял уже 1869.

 Ишь, какой скачок!

 Подтянув повыше свои очки, Греджерс начал внимательно вчитываться в каждое слово, водя пальцем по ветхим страницам.

 И вот что, собственно, он прочитал:

 «Давно не брался я за этот дневник, очень давно. Но теперь должен вернуться к нему, потому что болезнь все наступает, смерть моя близка, но на душе осталось еще то, о чем я не рассказывал никому! То, о чем я теперь сожалею, потому как, похоже, дело мое обернулось злом.