Я нашел смысл жизни: Автореферат мировоззрения с эпизодами автобиографии

Я отношусь к евреям так же, как и большинство людей: во-первых, с инстинктивным подозрением, связанным со свойственными или приписываемыми им хитростью и жадностью, во-вторых, с известной долей зависти к их успехам в интеллектуальной деятельности, и особенно к деньгам, которыми они обладают, в-третьих, в большинстве случаев нахожу с конкретными их представителями общий язык и со многими дружу. Я не верю во всякую чушь типа протоколов сионских мудрецов или кровь христианских младенцев, но согласен, что евреи имеют особые качества, выработанные тысячелетними гонениями. Думаю, что если какой-нибудь народ выселить сегодня с его территории, рассеять по миру и гонять две тысячи лет, то результат получится аналогичный. Нынешние евреи пожинают плоды этих тысячелетних гонений.

Любой антисемит обнаружил бы во мне еврейскую кровь. Мой дед по материнской линии – Ефим Иванович Блинов. Стало быть, Ефим – главное подозрение. И мама, и тетки (ее сестры) уверяют, что евреев в роду не было. Во всяком случае, даже если дед знал, то он унес тайну в могилу. Он умер, когда мне было лет девять, и я тогда еще не знал, кто такие евреи, и уж тем более мне и в голову не могло прийти спросить его об этом. В то время (середина 50-х) все были русскими. И даже я – Вова Блинов, похожий на стопроцентного казаха, как потом выяснилось наполовину кореец (в корейской половине евреев точно не было).

Бабка (по линии мамы; по корейской линии отца ни про деда, ни про бабку я ничего не знаю и, видимо, уже не узнаю никогда) – Прасковья Ивановна Коннова. На бабку достаточно посмотреть, чтобы рассеять все сомнения в том, что она действительно русская. Дед был из бедноты, а бабка – из кулаков. По настоянию деда они начали мигрировать в Казахстан в начале века и с каждым годом продвигались все дальше и дальше. Так они оказались в Кзыл-Ординской области, где и осели (мама – уроженка Кзыл-Орды). Дед работал механиком на водокачке, и они были единственной русской семьей среди казахов. Интересно, что старшая сестра бабки, которую дед очень не любил, каждый год навещала их, приезжая из Батраков и как-то находя их. Дед имел коляску с лошадьми и все то время, которая сестра бабки гостила у них, вечером уезжал на коляске на станцию, напивался вдрызг и потом долго гонял возжами всю семью. Вообще, выпить он любил очень сильно, а, напившись, становился буйным и неуправляемым. Эти качества в той или иной мере присутствует во всех его потомках.

После смерти бабки в 1952 году дед переехал доживать к средней (любимой) дочери в город Вятку (тогда Киров), присмирел и умер в 1956. Мы с мамой ездили к ним в Киров дважды на поезде через Москву по пять суток. Я был у него любимым внуком (возможно, потому что все остальные его внуки были много старше). К моему приезду он откладывал свою пенсию и тратил ее на меня. Особенно мы любили ходить в цирк – в Алма-Ате в то время цирка не было.

Вообще, это были замечательные поездки. Дядя Сережа (муж тети Веры) работал в обкоме партии, видимо, на приличной должности, так как у него была персональная машина. Мы ездили за грибами и ягодой, катались на пароходе и т. д. и т. п. Там я начал слушать репортажи о футбольных матчах (футболом я бредил, а Вадим Синявский не мог никого оставить равнодушным), середина 50-х была порой расцвета «Спартака», а поскольку к тому времени я и книгу прочел, то, естественно, я стал болеть за «Спартак». За «Спартак» советские люди болели из необъяснимой любви, поэтому фанатично, как и все, что делается без рациональной причины. Болельщики других клубов могли более или менее объяснить свою привязанность (местожительство, милиция, армия, завод, игроки, даже игра и т. д.), у спартаковских болельщиков объяснение одно: «Спартак» – чемпион, по определению. В конце концов, я назвал младшего сына Спартаком и успокоился, но до сих даже если смотрю футбол по телевизору (а это бывает очень редко), то только матчи с участием «Спартака».