Борис всегда и везде рассчитывался первым. Я не успевал даже подумать, чтобы достать деньги – он уже рассчитался. Для справедливости я старался опередить его, но ничего не получалось. Денег у него было всегда больше, но он был достаточно скуп и считал их. Со временем я понял, что он боролся со своей скупостью – ему надо было рассчитаться быстро, чтобы не успеть ощутить приступ скупости. Я стараюсь следовать этому правилу, но не всегда получается. В армии у меня был еще один знакомый, который, бросая курить, каждый день покупал пачку дорогих сигарет и отдавал их мне. Он говорил, что надеется, что его жадность не выдержит, и он все же бросит курить. Не знаю, удалось ли ему.
Мне очень нравится не считать деньги в магазинах и ресторанах, я очень не люблю смотреть на цену и прикидывать, дорого это или нет, считать чаевые и выбирать монету, подавая милостыню (мелочи, как правило, нет). Так что денег мне нужно столько, чтобы не считать их. Если в кармане денег только на то, чтобы выпить под забором, лучше выпить под забором, но только не считать в более приличном месте.
Мне не так часто выпадали испытания на трусость – Бог миловал. Страх хуже, чем жадность. Однажды мы с одной женщиной и ее мужем прогуливались по центральной улице Караганды. С женщиной мы вместе работали (программировали), она была очень красива, а муж был физик и подлинный джентльмен (к счастью, у нас с ней никогда ничего не было, хотя сплетни ходили). Я был молод, холост и одинок, они – лет на семь старше и как бы взяли надо мной шефство. Мне они очень нравились, и мы дружили до самого моего отъезда, а потом как-то потерялись, и я всегда об этом жалею.
Было воскресенье. Не помню, куда мы шли, но вдруг у кассы кинотеатра Коля увидел, как трое молодых людей нападают на более старшего. С возгласом: «Да это же Васька!» (как оказалось сосед) он, не задумываясь, рванул на помощь. В течении минуты конфликт был исчерпан – пацаны побоялись связываться и отступили. Все это время я стоял как вкопанный, не в состоянии двинуться, как Ли в «Великолепной семерке», перед тем как освободить крестьян в сарае. Страх сковал меня.
Как ни в чем не бывало, Коля вернулся к нам, и мы продолжили прогулку. Казалось, никто не обратил внимания на мою трусость, но я сгорал со стыда. Этот стыд жег меня еще очень долго при одном только воспоминании. Много лет позже, я в покаянии пытался напомнить им эту историю, но они не могли вспомнить, и я понял, что они действительно не обратили тогда на это внимание.
Недавно мне пришлось испытать физический страх за себя и своих близких. Вероятно, я преувеличил опасность, но ощущение было ужасное.
Все перечисленные недостатки являются проявлениями инстинкта самосохранения. Этот инстинкт должен предостерегать человека от различного рода опасностей, например: не ешь это – отравишься; не ходи туда – побьют; спрячь это – пригодится и т. д. На уровне животного этот инстинкт так и работает. Возможно, давным-давно он работал и у человека, но общество (интеллект) берет эти функции на себя и притупляет инстинкт самосохранения. Оставшись не у дел, этот инстинкт, не предохраняя человека ни от каких опасностей, подло проявляется в трусости, жадности, лени, эгоизме и т. д.
Как-то я читал интервью с Отаром Иоселиани, и он в нем сказал приблизительно так: «Как и всякий нормальный человек, я ленив». Классно. Я бы сравнил это открытие с открытием, сделанным Фрейдом – оказывается, нормальный человек нуждается в сексе. Я бы продолжил мысль Иоселиани так: «Как и всякий нормальный человек, я ленив, трусоват, скуповат и страшно эгоистичен».
Разумеется, мы играем роль. Мы думаем, что выбрали эту роль, а на самом деле ее навязывает нам общество. Мы думаем, что играем хорошо, а другие видят, как естественные качества (а это и есть недостатки) прорываются. Нутро прет, а в инстинктах морали нет. Тем не менее, любой человек следует какой-то морали, даже мошенник, вор или киллер. В итоге мы прячем недостатки, навязываемые нам инстинктами, в роль, которую навязывает нам общество.
Конечно, можно не сильно угрызаться по поводу своих недостатков и делать все, что хочется, со словами «Да, я такой». Но роли это будет вредить, а спектакль играть надо.
Интеллект, подавляя рефлексы, изменяет характер человека. При этом интеллект либо реально оценивает условия (например, степень опасности для преодоления чувства страха), либо корректирует поведение в соответствии с моралью. Проявления первичного характера все больше и больше ограничиваются и сводятся к экстремальным условиям, вероятность возникновения которых, в свою очередь, ограничивается. Характер человека, таким образом, оптимизируется. Человек упорядочивает не только природу, но и себя.
Во-первых, простое физическое удовлетворение становится наслаждением. Чем больше освобождается энергии, тем больше удовольствия. Интеллект может искусственно задерживать удовлетворение рефлекса, тогда энергии накапливается больше и ее освобождение приносит большее удовольствие.