— Я в ССК ходила, потому что мне там легче было. На работу получалось отвлекаться. И ты прав, наверное. Выглядела, как стерва… Но я просто… Я как тебя видела — у меня язык лип к нёбу. Я не могла заговорить. Просто не могла. Сначала думала, что все дело в деньгах, что если я сама себя выкуплю… Соберу… Заработаю… Верну тебе то, что ты Анфисе дал… То я так верну ощущение… Человека… Мне очень хотелось так думать. Я решила, что это будет моей целью. А ты сказал… А ты сказал, что мои деньги… Что засунешь… — зажмурилась, потянулась к лицу, утерла слезу, сделала паузу… — Я работала много, домой приходила… Ложилась и плакала. Я все ждала, когда мне станет легче. Обычно же так… Сначала остро, потом тупо, потом привыкаешь. А мне как-то не становилось тупо. Остро и остро. Хуже и хуже. Все больше слез. Ты искал ее предел цинизма, а нашел… Мой. Понимания. Я думала, что должна разобраться. Сама со всем разобраться. Я думала, что смогу
разобраться. И я понимаю, что ты не хотел мне зла, что бабушка не хотела. Вы меня защищали. Я понимаю, что Анфисе просто все равно. Но я же не могу приказать сердцу не болеть. Оно меня не слушает. Оно никогда меня не слушает. Одни проблемы с ним… В какой-то момент я поняла, что мне надо с кем-то поговорить. Не с тобой и не с бабушкой. С кем-то… Непричастным. Я попыталась поговорить с Алиной. Она видела, что мне плохо. Думала, что мы просто расстались с тобой. Хотя это ведь и так понятно было… Мы больше не обедали, не здоровались, ты сам уезжал, я сама… И я как-то… Попыталась… А не получилось. Ни слова сказать. Просто плакала опять. Она меня успокаивала, но а толк какой? Никакого… Алина дала мне номер психолога. Я понимала тогда уже, к чему всё идет… Понимала, что с каждым днем всё ближе… Но я же… Ты не думай, я же жить хочу… Просто не могу. Но хочу. Я договорилась с женщиной на вечер… Пришла под подъезд… Дальше надо было её набрать, она открыла бы. А я… Как подумала, что мне всё надо будет… Начистоту… От начала и до конца… Заново все пережить… А у меня сил нет на это… И я ушла. Не позвонила. Струсила. Плакала. Гуляла… Долго гуляла… Сюда добрела. Представляешь? Сама не знаю, как… Ноги принесли. Ты дома был — окна горели. И я подумала… Может подняться? Ты добрый. Ты пустишь… А потом… А зачем? Чтобы плакать? Я же ни на что больше не способна, получается… И тут струсила. И тут ушла. Вернулась домой, заснула… И я каждый раз, как засыпала, просила у кого-то… Не знаю… У Боженьки может… Чтобы утром легче стало. Но то ли просила не так, то ли не у того, то ли это просто я должна была сама… Без помощи… Но снова становилось хуже. Я долго думала, почему… Почему я не могу, как все. Отмахнуться просто. Свыкнуться. Наверняка же таких историй много. Наверняка же я — не первая. И не последняя. Много нелюбимых детей. Много жестоких людей. Кем-то действительно торгуют, как товаром. Долги отдают. Много куда более сложных ситуаций. Люди из таких передряг выходят оптимистами, а я… Руки-ноги есть. Замуж позвали. Бабушка здорова. Живи, да радуйся. А я не могу радоваться… Я даже жить толком не могу… Мне больно просто… Я чувствуя себя порченной, испачканной вещью… Потрепанной какой-то тряпкой…И снова череда сухих всхлипов, которые Аня тушит, сглатывая, глядя перед собой. Успокаивается быстро, потому что дальше голос звучит куда спокойней.
— Ещё я любила гулять там, где дети… В парках, на площадках… Мне легче становилось, когда я на них смотрела. Просто смотрела. Они… Они тоже, как взрослые, ругаются, обижаются, поделить что-то не могут. Но они такие искренние… Они не знают подлости. У них все честно пока. Мне так хотелось с ними… В чистый честный мир. Туда, где ничего плохого нет. Туда, где на лицах написано, кто что думает. Где просто не знают о зле еще. И я хотела не знать. Я, на самом деле, просто хотела не знать, Корней. Это малодушно. Но я этого так хотела. Мне было бы достаточно просто не знать.
Из Аниных глаз скатились слезы. Она сначала смахнула их пальцами, а потом села. Спиной к мужчине. Чувствуя, что он садится следом. Упирается рукой за ее спиной, утыкается носом в щеку. Закрывает глаза, дышит, слушает дальше…