Я не ангел

Сегодня утром она говорит, чтобы я собирался, как метеор, у нее весь день расписан. Зачем папа отправляет меня к человеку, у которого весь день расписан, которого я с рождения тягочу… тяготю.

Если хорошо подумать, можно сказать грамотно: зачем мне жить у человека, с которым мы с моего рождения друг другу в тягость. Но я не показываю ей, что мы с ней с моего рождения друг другу в тягость.

А вот в нашей семье, у нас с папой, не принято ничего скрывать. Я не знаю только одного: зачем она меня родила. Одиннадцать лет назад, что ли, были запрещены аборты? А может, папа привязал ее к стулу с кляпом во рту, чтобы она не сделала аборт? А может быть, папа сказал, что он ее убьет, если она меня не родит?

Это я шучу. На самом деле я знаю, почему она меня родила. Она никогда не отдаст свое платье, даже если она его никогда не носит. Она подумала про меня, как про платье: «Ну ладно, пусть будет, жалко выбрасывать… вдруг когда-нибудь пригодится». К тому же папа обещал, что заберет меня прямо из роддома и она больше никогда нас не увидит.

Я все знаю: она жила в Москве, а папа к ней иногда приезжал, и вот так я получился. Папа забрал меня домой, в Питер. Я был самым молодым пассажиром поезда «Красная стрела», мне было восемь дней. Ехал в кошачьей переноске, в рюкзачке меня еще нельзя было нести, потому что голова болталась, а в переноске я лежал и спал, пока нас с папой не сняли с поезда. Проводница никогда не видела, чтобы мужчины путешествовали с младенцами в кошачьей переноске, и подумала, что папа меня украл.

Папа говорит: именно в милиции к нему пришло озарение, что я у него навсегда. И он прямо в милиции поклялся, что у меня никогда не будет мачехи. Только он и я, Родион-папа и Родион-сын, два Родиона.

Папа говорит: «Не обижайся, что она тебя отдала, у нее была сложная жизнь. Приехала из Петербурга, всего добилась, стала светской львицей, а тут вдруг ты завелся…» Когда я был маленький, я думал: если она могла стать львицей, значит, каждый может стать кем захочет. Я бы хотел стать носорогом, мне тогда носороги очень нравились. Сейчас тоже нравятся, но не так сильно.

Потом-то я узнал, что она была не львицей, а светской львицей. Это значит, ее фотографии были в журналах, она плавала на яхте, летала на частных самолетах, ее даже показывали по телевизору. Она написала книгу – значит, она писательница? У нее бизнес был, салон красоты, потом я родился, потом не знаю, что было.

Папа говорит: «Не обижайся, что она не приезжает, у нее была трудная жизнь. Салон красоты куда-то делся. Она бедствовала». Однажды папа пришел к ней домой, в ее квартиру на Чистых прудах, а там темно: она сидит без света, одна в большой темной квартире, потому что нечем заплатить за электричество. Зимой! Папа говорит: «Давай поедем заплатим за свет, я сам заплачу», а она: «Не на чем ехать, у меня “лексус” стоит у подъезда без колес, зимнюю резину не на что купить». Я как это представлю, так мне становится ее жалко: сидит взаперти зимой одна в темном доме, и внизу машина без колес.

Папа говорит, она меня отдала для моего же блага: у нее не было для меня условий, надо было самой жить. Он врет, потому что добрый. Мой папа очень добрый. Она говорит, что отдала меня, потому что генеральский внук должен расти в генеральской семье. Она врет, ясно же: любила бы своего ребенка, они бы с папой положили меня в кошачью переноску и поехали домой.

А никакой генеральской семьи-то и нет, мы с моим папой вдвоем. От наших славных предков остались только фотографии на память. Ну, и живем мы в квартире деда на Шпалерной, а половину квартиры сдаем. Она меня один раз чуть не убила, когда я кому-то из ее знакомых сказал, что мы сдаем квартиру. Она сказала – это мальчик так шутит, к ним сейчас гости приехали. Ей надо, чтобы люди думали, что у нас все круто. Зачем? Зачем вообще людям надо, чтобы другие думали, что у них все круто? И даже что у их родственников все круто? Мы же с моим папой ей очень дальние родственники, мы от нее отдельно, сами по себе.

Она приезжает каждый год на три дня. В прошлом году не смогла приехать: уезжала отдыхать. Папа ей по телефону сказал: «Ну ты и сука». Я расстроился, что он расстроился и выпил, а из-за нее – нет, я по ней не скучаю. Я ее не люблю. Она упрекает папу, что ей иногда приходится посылать на меня деньги.

Папа бы ни за что не брал, но он иногда мало зарабатывает. Иногда нормально, но иногда мало. А бабушку я люблю, папа меня к ней в Витебск привозит, чтобы она на меня посмотрела.

У моего папы, конечно, есть подруги. Мой папа очень красивый и умный. К тому же он одинокий отец. Я в садике замечал и в школе: как воспиталки и учительницы узнают, что он одинокий отец, так сразу хотят его догнать, схватить и помочь. Но мы и сами справляемся.

Папа доставучий, как репей, звонит по десять раз в день: «Ты ушел? Ты дошел? Ты жив? Как лапы – не ломят? А хвост не отваливается?..» Мне нравится. Я к этому с достоинством отношусь.

Она велела мне одеться прилично, я оделся прилично, и мы поехали.