Я не боюсь говорить о сексуальном насилии

Они не выбирают определенный тип (только девушки в коротких юбках, только женщины с красной помадой и т. п.), а ориентируются скорее на ситуацию, которая позволит остаться безнаказанным. Это еще раз доказывает, что насильники не безумны, а, напротив, вполне расчетливы.

В общем, образ типичного насильника не совпадает с образом страшилища, который мы обрисовали в начале главы. И от этого, как ни парадоксально, он становится еще страшнее. Насильники заурядно одеваются, среднестатистически выглядят, ходят по тем же улицам и работают в тех же учреждениях, что и все обычные люди; от них никто не шарахается в испуге. Возможно, сегодня утром вы с ним поздоровались, а возможно, он даже входит в круг ваших друзей. Насильники рядом с нами. Они среди нас.

Миф о звероподобном агрессоре — это еще одна ловушка: он так распространен в обществе, что если реальный преступник от него отличается, пережившей насилие не хотят верить. Ей говорят: «Он такой обаятельный, зачем ему было брать тебя силой?» Или: «Мы давно его знаем: он прилежный студент, хорошо учится, имеет отличные характеристики. Даже подумать невозможно, что он мог совершить такое!» Или: «Но зачем бы он вообще посмотрел в твою сторону? У него же семья, жена красивая, как фотомодель…» И к травме от изнасилования добавляется еще одна — нанесенная недоверием.

Если вы обратились в полицию…

Не выдержав происходящего, Алина пересилила себя и решила все-таки обратиться в полицию. Она не была уверена, что это еще можно сделать: все-таки прошло уже много времени. Поиски в интернете внесли в ее ум еще большую сумятицу: судя по тому, что писали на сайтах и форумах, она все сделала неправильно, уничтожила все улики… Но, может быть, все-таки не все? Сохранились синяки на руках, сохранилось нестиранное белье, которое было на ней в тот злополучный день. Наверное, полицейские знают, как обращаться с такими уликами?

К отделению полиции неподалеку от своего дома Алина приближалась, точно к эшафоту. Готовилась к долгим расспросам, однако услышала равнодушное: «А мы тут при чем? Заявление надо подавать по месту совершения преступления!» Ненадолго полегчало: казнь откладывается… Но облегчение оказалось ненастоящим: проходить заново тот путь, которым она следовала совсем недавно, веселая, полная мечтаний и надежд, оказалось мучительно. Кроме того, чем ближе она подходила к отделению полиции, тем чаще оглядывалась по сторонам: не хватало еще встретить Максима! Но погода была дождливая, и, по-видимому, он предпочел оставаться дома.

В отделении полиции царила бумажная затхлость, как в заурядном учреждении. Алину дважды перенаправляли из одного кабинета в другой. Полный человек лет сорока выслушал ее, то и дело отвечая на телефонные звонки, вопросы задавал редко и какие-то формальные («А вы вместе в институте учитесь? А на каком курсе?»), а дослушав, вручил два листа:

— Вот образец. По нему пишите заявление.

Буквы образца прыгали перед глазами. Алина чувствовала себя уже настолько изнуренной и загнанной, что с трудом понимала, что пишет, и старалась лишь следовать только что изложенной ею же самой канве. Особенно долго пришлось думать над тем, как написать: «изнасилование», «насилие» или как-нибудь еще? Спросить было не у кого, полицейский вышел. Из соседней комнаты доносились взрывы мужского хохота, и Алине было трудно избавиться от мысли, что эти люди смеются над ней. Она едва дождалась, когда полицейский вернется, поставила на документе подпись и дату и поскорее убежала.

Алине казалось, что после подачи заявления в полицию немедленно должно что-то произойти: следователь явится в институт, начнет всех расспрашивать, брать отпечатки пальцев, искать какие-нибудь улики… Но ничего не происходило. Кроме того, Максим по-прежнему пугал ее своим поведением: то он, казалось, терял к ней интересно проявлял его с новой силой. Каждый день она шла в институт, будто в Чернобыльскую зону. Прошло несколько семинаров и дифференцированных зачетов; по всем Алина получила тройки и четверки, причем сознавала, что два преподавателя завысили ей оценки из уважения к ее способностям и прежним заслугам. Это больно ее задело, вдобавок ко всем несчастьям, но она понимала, что действительно была не в состоянии подготовиться. Внимание стало рассеянным, она не в силах была сосредоточиться на учебе, часто плакала — какие уж тут знания!

Когда Максим подошел к ней после очередного зачета и, по-хозяйски положив руку ей на плечо, спросил: «Ну что, нахватала трояков? Все-таки мозги у тебя женские», она не выдержала. Глядя ему прямо в лицо, она сказала:

— А где были твои мозги, тебе придется объяснять следователю.

— Какому следователю?

— Я подала на тебя заявление в полицию.

Максим выругался. Сейчас его лицо совсем не казалось красивым. Алина не могла поверить, что когда-то он ей нравился.

— Такты посадить меня захотела? Отомстить, да? Вот только не пойму, за что… Слушай, не понимаю: с кем я связался? Почему ты такая стерва?

— А почему ты со мной так обращаешься?