Я не дам тебе уйти

Лиза умчалась в гостиную, а я вышел в подъезд и уперся ладонями в стену. Мне нужно было несколько минут наедине с собой. Потом – она. И только она. Со всей дури ударил ладонью в стену. Хотел кулаком, замахнулся уже, но вспомнил, что Регина боялась крови. Я все помнил – что она любила, чего боялась, что ненавидела. Каждую мелочь, каждый взгляд ее помнил. Каждую родинку и каждый шрам. Я с маниакальной жаждой изучал ее тело, запоминал каждую реакцию, чтобы вместе с ней сойти с ума, когда она стонала от удовольствия.

Я не мог выдержать ее боли. К своей уже привык, а ее… Регина палец резала, а болело у меня. Когда мы в прихожей сидели, а она рассказывала, как жила последние десять лет, казалось, мне сердце тупым ножом вырезают. И кожу лезвием снимают – медленно, тонкими полосками. Хотелось встать на колени, молить о прощении, но я точно знал, что слова ничего не значат. Не в нашем случае. Мы их столько друг другу наговорили… Я мог бы начать оправдываться, но мне, мать вашу, оправданий не было! Какие, к хренам, оправдания могли быть? Именно я в тот гребаный день не дошел до палаты. Именно я расхреначил свой мобильный. Я. И ответственность за ее страдания на мне. За годы ее боли и агонии. Она в одиночку оплакивала нашего ребенка, пока я… Пока я, как последний слепой болван, винил ее.

Злился, закрывался, находил женщин, до конца не понимая, что в каждой ищу ее. И не находил, потому что она такая одна. Та, для которой я готов был самолично вырезать свое сердце и бросить к ее ногам.

Нам нужно было говорить. Особенно Регине. Высказаться, выплеснуть все, что копилось годами. Она заслуживала знать всю правду. С последствиями которой нам предстояло разобраться.

В тот день, в ту конкретную минуту я запретил себе эмоции. Только холодный расчет. Мне нужно было починить ее, себя, нас… Именно мне – с Регины было достаточно боли и слез.

И про аварию я должен был все выяснить. Потому что если она была подстроена, если это не был несчастный случай…

Глаза застила красная пелена ярости. Тихо, Капа, потом. Ты потом разберешься во всем. Сейчас – она.

Руки сами сжались в кулаки, а я резко втянул воздух, гася ярость в груди. Потому что я должен был защитить свою женщину и своего ребенка. А вместо этого уехал и всеми силами старался ничего о ней не знать. И потерял десять лет, которые мы оба прожили каждый в своей агонии.

На мгновение пришла мысль: а что, если бы не желтый «Матиз» на заснеженной дороге? Что, если бы мы так и не встретились…

В висках застучало, а я впервые за долгое время ощутил страх. Вспомнил его. Липкий, темный, он паутиной сковывал тело, проходился по позвоночнику и стекал холодным потом по коже. Настоящий животный страх, от которого желудок скручивало.

Сел на ступени, достал сигарету, выровнял и закурил, слыша чьи-то быстрые шаги. Я точно знал, что это Саня.

Спустя пару мгновений он появился на лестничной площадке, заметил меня, оценил внешний вид и присвистнул:

– Ванечка, скажи, что ты не наломал дров.

– Наломал, – признался я.

Десять лет назад, когда не поднялся к ней в палату.

– Что любовь с нами делает, – философски произнес мой друг, падая рядом и тоже закурил. – Регина в порядке?

– Нет, – зло затягиваясь, признался я.

– Так… Ладно, слушай. Я хотел до конца разобраться, но девчонку жалко, поэтому скажу как есть. Я тут на днях с одной медсестричкой того… Понял, пропускаю, – поднял он руки вверх, встретившись со мной взглядом. – В общем, в карте твоей Регины написано «медикаментозное прерывание беременности». И медсестричка моя просветила, что медикаментозное – это таблетки. После него, если без осложнений, в палате после наркоза не лежат, а своими ножками домой топают. А под наркозом, Ванечка, это хирургическое. Дальше еще интереснее. Дэн с Климом в ту клинику поехали. И того врача, который указан в карте, давно уже в стране нет. Пацаны медсестру его ищут. Мутная история с этим абортом, Дэн озверел, ты же знаешь, как он не любит, когда нас обманывают.

– Я знаю, что аборт она не делала, – выдавил я, – мы поговорили.

– И что? – с опаской уточнил Саня.

– Она вещи собирает, я ее забираю к себе.

– Слава богу, – выдохнул мой друг, – я думал, вы опять поругались.

– Докинешь до моего дома?

– И тачку твою пригоню, – согласился Саня.

Мы замолчали, каждый думая о своем.

Вдохнул поглубже, прикрыл глаза и сжал пальцами переносицу.

– Ты ничего не мог изменить, – привел меня в чувства голос Сани, – не жри себя. Если бы ты тогда остался, тебя бы просто убрали… Вы потеряли время, но сохранили жизнь.

– Свою – да.

– Подробнее, – мгновенно став серьезным, потребовал друг.

– Я думаю, что моего ребенка убили, – признался я, – Регина говорила, что ее сбила машина. И я уверен, что это не несчастный случай. Пустая дорога, зеленый сигнал и тачка на полном ходу из-за поворота.

– Регина знает, что с водилой дальше было?

– Не спрашивала, ей не до того было, – в ушах снова зашумело, а голова, казалось, взорвется.

– Я выясню, – пообещал Саня. Положил ладонь мне на плечо и сильно сжал.