Я не Монте-Кристо

Саломия невесело усмехнулась, кого она обманывает? Данька бы и тот не поверил, что говорить о самой Саломие. Ее внутренние резервуары, подпитывающие ненависть к Елагину, в одночасье опустели, будто кто-то разом вытащил все заглушки. И все вылилось до последней капли.

Но ведь так нельзя, может, ей еще все простить? Забыть предательство, смерть бабушки, тяжелую беременность и такие же тяжелые роды? Она ведь каждую минуту тряслась, что потеряет ребенка, Данил родился семимесячным, врачи не давали никаких утешительных прогнозов. Саломия провела в клинике почти год, постоянная угроза срыва беременности, медленное восстановление после ожогов, а потом еще полгода после родов и уже с Данькой.

Ее сын родился слабым и болезненным, Саломия то время вообще помнит, как в тумане, если бы не Вадим, она, наверное, и не выжила бы. Именно Вадим убедил ее спустя год получить образование, а потом он же предложил вложиться в разработку программного обеспечения для BIM-технологий. Прекрасный управленец, хороший друг, преданный, внимательный, заботливый, но — друг. С этим Саломия определилась однозначно. Она в полной мере вознаградила его за помощь, теперь Вадим был достаточно богат, но ее благодарность так и не вышла за рамки безграничной признательности и существенной доли унаследованного состояния.

Подошла к зеркалу и неторопливо сняла шелковую повязку, задумчиво провела пальцами по лицу. С обоих  сторон по краям, чуть ниже скул, тянулись два келоидных рубца, как раз в том месте, где загоревшиеся волосы коснулись лица. Такие же рубцы украшали ее плечо и левую руку. В принципе, при желании от них можно было попробовать избавиться, да хоть та же лазерная шлифовка, о которой постоянно твердит Вадим.

Саломия исподлобья изучала свое отражения. Ни за что. Ни за что на свете она не станет этого делать. Она прекрасно видела, как меняется выражение лица Вадима, когда он смотрит на нее без маски.

— Я хочу, чтобы ты стала такой, как раньше, когда я влюбился в тебя, — говорил он Саломии, но та молча слушала и ничего не предпринимала.

Она честно пыталась полюбить Вадима, или хотя бы ощутить к нему влечение, но сердце молчало, а тело и подавно, хоть Вадим упорно не желал признавать поражение. Однажды Саломия в приступе невыносимой тоски по тому, чье имя мучительно старалась избегать, решилась на близость с Вадимом. И ничего у нее не вышло.

Не те руки, не те губы, не то дыхание. Не тот мужчина, не ее. А еще взгляд, который Вадим упорно отводил от ее лица, при этом стараясь не касаться шрамов.

Саломия тогда извинилась и ушла, они и раздеться толком не успели. Не то что с тем, о ком старалась не вспоминать, там она толком не замечала, когда и куда девалась ее одежда. Странное дело, ее не покидала уверенность, что для того, по ком она так тосковала, эти рубцы не имели бы никакого значения, он бы их даже не заметил. Если бы любил по-настоящему, как там, на острове.

Саломии казалось, что именно на острове Никита ее действительно любил, потому что можно лгать словами, но телом лгать невозможно. И глазами не лгут, а то, как он на нее смотрел, как он не мог от нее оторваться, ничуть не объясняло то, что он потом сделал.

Вадим не терял надежды на их отношения, но рождение Данилы окончательно убедило Саломию оставить Вадима на территории «друг». Конечно, Саломия не рассчитывала, что он полюбит ее сына, но Вадим оставался абсолютно равнодушен к ребенку. Данька поначалу тянулся к нему, когда был совсем маленьким, а потом сам начал его избегать.

Зато эти ожоговые шрамы надежно защищали Саломию не только от самого Вадима, а еще и от целой когорты претендентов на ее руку и сердце, и ее очень забавляло, как они пытались выяснить, насколько она безобразна под маской. Саломия честно признавалась, что на ней после аварии не осталось живого места, а потом развлекалась, глядя, как страдает очередной воздыхатель, разрываясь между желанием сбежать и жаждой попытать счастья в охоте за ее состоянием.

Саломия закрыла глаза. Если бы можно было видеть рубцы, которые остались на ее сердце, эти шрамы показались бы сущим пустяком. Прошло восемь лет, а они все болят и ноют, не давая ей забыть ни свою несчастливую любовь, ни свою неудачную попытку стать любимой.

Поначалу Саломия спрашивала у Вадима, не слышал ли он о Елагине. Тот отвечал скупо и неохотно. У Елагина все отлично, на гибель жены он отреагировал философски, мол, Бог дал — Бог взял, и его теперь регулярно видят с женщинами. Периодически посещает кладбище, наносит визиты бывшей и ее бабушке с неизменными букетами цветов. Сразу же после смерти жены попытался претендовать на наследство как ближайший наследник, но с ним встретились юристы Вадима, и у того сразу же отпала охота воевать.

Саломия слушала это, и рубцы на сердце разрастались и болели, а Вадиму словно доставляло удовольствие ее мучить. А потом ей попалось на глаза одно интервью, его брал известный канал у одного из самых успешных разработчиков программного обеспечения для BIM-технологий.