Я не Пань Цзиньлянь

Народ в деревне своих умерших коров продавал на сельскую скотобойню. Ли Сюэлянь за десять лет потеряла двух коров, но ни одну из них не продала, а похоронила на речной отмели, да так, что могилы коровы-матери и коровы-дочери оказались еще и рядом. Когда корова, помотав головой, умерла, Ли Сюэлянь решила, что пора ей послушаться совета и с этого года больше не жаловаться. Сказать по правде, она не то чтобы целиком доверилась корове: двадцать лет ежегодных жалоб вконец измотали Ли Сюэлянь, и не столько физически, сколько душевно. Похоронив корову, она словно закопала вместе с ней свое измученное сердце. Но когда она рассказала про корову мэру Ма Вэньбиню и его свите, то ей не поверили, решив, что она не просто их обманывает, но еще и издевается, насмехается над ними, пытаясь разозлить. а что до председателя суда Ван Гундао, так его она уже практически довела до белого каления. Между тем Ли Сюэлянь нисколечко не издевалась, она считала, что если в ее говорящую корову не поверят мэр, сельский староста и председатель суда, то кто тогда вообще ей поверит? Ли Сюэлянь сердилась, что в целом мире среди множества людей не было никого, кто мог бы ей поверить. Получалось, что все они в этом смысле уступали корове?

Однако решение Ли Сюэлянь о прекращении жалоб нельзя полностью отнести на счет коровы. Гораздо весомее для нее оказался разговор с ее одноклассником Чжао Большеголовым. Двадцать лет назад Чжао Большеголовый работал поваром в представительстве их провинции в Пекине. в свой первый приезд в Пекин Ли Сюэлянь нашла пристанище у Чжао. в тот раз ей удалось прорваться в Дом народных собраний, что придало делу политическую окраску. По идее, к ответственности тогда нужно было привлечь и Чжао Большеголового, но поскольку на стороне Ли Сюэлянь оказались первые лица страны, то после этого инцидента все внимание сосредоточилось лишь на местных чиновниках, которые вели судебную тяжбу Ли Сюэлянь, саму же ее трогать никто не осмеливался. Соответственно, и Чжао Большеголовый еще восемнадцать лет спокойно проработал поваром в Пекине. в пятьдесят он вышел на пенсию и вернулся в родные места, иногда он еще подрабатывал в уездном центре в ресторане «Удача». Жена Чжао Большеголового в позапрошлом году умерла от рака груди, сын женился и жил отдельно, так что Чжао остался совсем один. Частенько он садился на свой велосипед и ехал проведать Ли Сюэлянь. на второй день после того, как у Ли Сюэлянь умерла корова, Чжао тоже приехал к ней в гости. Усевшись во дворе под финиковой пальмой, они завели разговор, и Ли Сюэлянь, рассказав про корову, спросила Чжао:

— Ты веришь, что моя корова умела разговаривать?

Чжао Большеголовый, который не мог в это поверить, стал ее убеждать:

— Я знаю, сколько обид у тебя накопилось, но не нужно напрасно себя обманывать.

Ли Сюэлянь бросила на него укоряющий взгляд:

— Так и знала, что ты не поверишь. Тогда спрошу по-другому: веришь, что в этом году я не буду больше жаловаться?

Такое неожиданное решение за двадцать лет постоянных жалоб, естественно, удивило Чжао Большеголового. Просидев какое-то время молча, он задал ей точно такой же вопрос, какой она уже слышала от председателя суда и сельского старосты:

— Ты жаловалась двадцать лет подряд, с чего вдруг изменила решение?

— Решила послушаться корову, она перед смертью сказала, чтобы я больше не жаловалась.

Чжао Большеголовый хлопнул в ладоши:

— Не знаю, что уж там говорила тебе корова, но я уже давно собирался тебя уговорить на кое-что, да боялся твоей реакции.

— На что же ты собирался меня уговорить?

— Как и корова, я скажу тебе, что жаловаться больше не стоит. Уже двадцать лет пролетело, а результата все нет.

— Именно поэтому я и жаловалась.

— Да я не о том. Все эти годы ты собиралась измучить другого, а между тем измучилась сама. Вот и спрашивается — кто корень всех твоих бед?

— Выродок Цинь Юйхэ.

Чжао Большеголовый снова хлопнул в ладони:

— Ошибочка вышла. Пока ты двадцать лет подавала свои жалобы, это не мешало ему жить в свое удовольствие. Ты моталась туда-сюда, а он с женой и ребенком нежились в тепле и уюте. Так не ты ли сама осталась в страдалицах? Глянь, седая уже стала.

— Все верно говоришь, но не могу я успокоиться.

— Тогда задам тебе такой вопрос: почему Цинь Юйхэ в отличие от тебя говорит, что ваш развод двадцать один год назад был настоящим?

— Потому что нашел себе шалаву.

Чжао Большеголовый хлопнул в ладоши:

— Вот именно. Он стал с этой шалавой жить-поживать, а ты — мытариться. Разумеется, он не будет признавать ваш прошлый развод фиктивным. и пока он не сдастся, тебе дело не выиграть.

— Да знай я, что попадусь в ловушку этого выродка, то лучше бы сразу его убила.

— А вот по мне, так его не убить нужно было, а проучить.

— Как это? — удивилась Ли Сюэлянь.

— Тоже найти человека и выйти замуж. Раз он нашел, то и тебе не слабо. Такой дерзкий поступок стал бы намного эффективнее, чем бесконечная тяжба о давнем разводе. Поступи ты так сразу, тоже жила бы себе припеваючи вместо всех этих бесконечных судов.