Читаем «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз полностью

Гитлер – как всегда, с пафосом – обещал уничтожить большевизм, что вызвало немалое волнение среди русской эмиграции. Мнения расходились между двумя крайностями: одна часть эмиграции надеялась, что Гитлер действительно освободит их Отечество от коммунистического режима, другая опасалась, что победа немцев принесет с собой еще худшую оккупацию, чем власть большевиков. Шмелев и Ремизов, с которым Томас Манн познакомился в 1922 году, жили в большой нужде в оккупированном Париже. Алданов в 1940 году эмигрировал в США. Бунин находился во время войны в Грассе на юге Франции. Он метко сформулировал настроение эмиграции в дневниковой записи от 22 июня 1941 года: «Да, теперь действительно так: или пан или пропал»[166].

Быстрое продвижение Вермахта вглубь территории СССР поначалу подтверждало прогноз Томаса Манна. 3 июля 1941 года он писал своей приятельнице Агнес Майер: «Я никогда не сомневался в том, что Россия будет побеждена, если возникнет война между ней и Германией, – что когда-то должно было произойти. Сталин получает то, что заслужил постыдным пактом 39 года <…>»[167] К осени 1941 года германское наступление замедлилось, и тон Томаса Манна изменился. 30 октября он заявил в интервью провинциальной американской газете, что «очень доволен героическим сопротивлением русских против тоталитарных сил тирании и разрушения»[168].

В контексте интервью (если условиться, что журналист корректно передал слова писателя) мысль Томаса Манна ясна: он имеет в виду сопротивление Красной армии германскому Вермахту. Но в широком контексте его высказывание звучит крайне неоднозначно. Так, например, для русских эмигрантов-антикоммунистов словосочетание «тоталитарные силы тирании и разрушения, против которых борются русские» должно было значить не что иное, как советский режим. Подобные неувязки ускользали от внимания Томаса Манна, который любого противника нацистской Германии воспринимал как союзника и протагониста.

Как и прежде, многие критические высказывания Томаса Манна о Германии помимо его воли можно было бы отнести прежде всего к СССР. К примеру, в том же интервью он заявил: «Учения христианства суть фундамент нашей цивилизации <…>, и тоталитарный отказ от христианских принципов с убийственной силой показывает, каким бы стал этот мир, если бы наши животные страсти не были обузданы»[169]. Едва ли он имел в виду атеистическое государство большевиков с его беспощадным террором против церкви и верующих. Из контекста интервью следует, что этим он обличал гитлеровский рейх. Подобных, если не еще более страшных сторон советской действительности он не видел. Или предпочитал не видеть, так как Советский Союз воевал против общего врага. К Сталину, как сказано в том же интервью, писатель, впрочем, не испытывал симпатии.

Осенью 1941 года закончился срок действия трудового договора между Генрихом Манном и киноконцерном братьев Уорнер. Материальное положение Генриха Манна радикально ухудшилось. Через посредство Германо-Американской писательской ассоциации были возобновлены его связи с Советским Союзом. Из Москвы вскоре пришла просьба прислать статью или очерк, на которую Генрих Манн ответил 1 октября 1941 года письмом к Бехеру. Он напомнил своему куратору об издательском договоре и о денежной задолженности со стороны издательства и сообщил, что советское консульство в Нью-Йорке готово посредничать в данном вопросе. Активное сотрудничество Генриха Манна с Советским Союзом было восстановлено.

Томас Манн тоже был озабочен материальным положением брата. Он вспомнил о своем знакомстве с советским послом Уманским и попросил того о финансовой поддержке Генриха Манна. Письмо было датировано 25 октября и застало Уманского за сборами: его полномочия заканчивались 5 ноября, и он должен был вернуться в Москву. Поэтому Томас Манн не получил ответа из посольства СССР, и его первый с середины 1939 года контакт с советским учреждением по воле случая остался безрезультатным.

В письме от 30 декабря 1941 года Томас Манн рекомендовал брату только что вышедшую «исключительно интересную книгу»[170]. Это была «Миссия в Москву» Джозефа Э. Дэвиса, который с 1937 по 1938 год служил послом США в Советском Союзе. Книга представляла собой собрание официальных донесений, аналитических записок и дневниковых записей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное