«Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз

За время своей службы в Москве посол проявил себя как искренний почитатель Сталина. Кажется, что советский диктатор оказывал некое магическое воздействие на западных интеллектуалов и политиков. Восхищение «вождем народов» во многом определяет тенденцию книги Дэвиса, вызвавшей интерес Томаса Манна. В выражениях, местами напоминающих «Москву 1937» Фейхтвангера, посол демонстрировал понимание сталинской революционной политики и возносил ее успехи. Он признавал, что Советский Союз, как и Германия, был тоталитарным государством, но подчеркивал различия между коммунизмом и национал-социализмом. Принципы первого, по мнению посла, совместимы с христианством. Результат советского эксперимента, если его теоретически проецировать на христианскую систему ценностей, был бы величайшим достижением христианства. Принципы же национал-социализма с ним несовместимы.[171]

Эта конструкция, вероятно, понравилась Томасу Манну. Составивший ее посол Соединенных Штатов предстает как личность далекая от реальности и незнакомая ни с основами христианства, ни с азами коммунизма. Более того: очевидно, он считал правдой все, что ему демонстрировали во время его вояжей по Советской стране. Конечно, ему было известно о жестоких репрессиях, но сам факт, что за выставочным фасадом огромная страна вообще существовала в каком-то другом измерении, в его понятия не укладывался. Веривший в искренность дипломатических улыбок, он не догадывался, что видит только то, что ему полагается видеть. Неизвестный московский студент, который десять лет назад, рискуя жизнью, положил записку в карман Стефана Цвейга, ответил бы на рассуждения Дэвиса горькой усмешкой.

Томас Манн и на следующий день не скупился на похвалы опусу дипломата. «Превосходная книга, – писал он Эриху фон Калеру, – в основном только его рапорты в Вашингтон и немного дневник. Но какая ясность и прозорливость! Никакой другой дипломат так не докладывал домой о России»[172].

Джозеф Э. Дэвис покидал Москву в июне 1938 года с чистой совестью и обширной коллекцией русского искусства в багаже, которую он, по его словам, «смог собрать и приобрести» с помощью советского правительства[173]. Дарственная надпись в экземпляре его книги, которую он в 1943 году вручил Сталину, была образцом высочайшего почтения[174]. В июне 1945 года Дэвис был награжден орденом Ленина. Он был едиственным иностранным дипломатом в истории СССР, удостоенным этой награды.

Константин Уманский покинул Вашингтон в ноябре 1941 года. Новым послом в США был назначен бывший нарком иностранных дел Максим Литвинов, чья дипломатическая нота так впечатлила Томаса Манна два с половиной года назад. 2 января он написал Литвинову и напомнил ему о своем письме к Уманскому, которое осталось без ответа. Одновременно влиятельная подруга писателя, меценатка Агнес Майер взялась лично познакомить его с новым советским послом[175]. Знакомство состоялось позже, но вопрос о финансовой поддержке Генриха Манна был решен без проволочек. В апреле 1942 года Литвинов сообщил о переводе брату Томаса Манна трех тысяч рублей. Эквивалент этой суммы составлял около 566 долларов. Денежные средства для немецкого писателя-эмигранта были оперативно изысканы в тяжелейшее для СССР время. Эта акция лишний раз демонстрирует, как высоко братья Манн котировались в глазах советского руководства.

В высказываниях о политике и идеологии СССР Томас Манн продолжал линию своих публицистических выступлений конца тридцатых годов. Через Немецкую службу Би-Би-Си он ежемесячно обращался к слушателям в Германии. В ноябрьском радиообращении 1941 года он назвал гитлеровский режим «несравненно более отталкивающей разновидностью большевизма». Апрельское радиообращение 1942 года было посвящено теме социальной революции. «То, что было в Германии в 1933 году, – говорил он своим соотечественникам, – меньше всего заслуживает названия революции. Настоящая революция была в России, и вера в нее вдохновляет Россию на вызывающую восхищение всего мира борьбу против нацистского вторжения»[176].