«Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз

В данном интервью в целом Томас Манн в осторожных выражениях занял позицию против мейнстрима американской политики. Если же рассматривать его по составным частям, то далекие от реальности, но серьезно излагаемые теории будет трудно отделить от сугубо «дипломатических» формул. Еще в 1929 году писатель с такой же уверенностью, как теперь о французах, высказался о своих соотечественниках: немецкий народ слишком умен, слишком индивидуалист, слишком культурен, чтобы позволить над собой большевицкие эксперименты. Всего через три с половиной года немецкий народ добровольно учредил над собой «эксперимент», который Томас Манн затем назвал «несравненно более отталкивающей разновидностью большевизма». Догадывался ли он в 1947 году о мощи сталинского влияния, когда оптимистически рассуждал о настрое и склонностях европейцев? Или же он думал только о том, как более действенно противостоять политике Трумэна?

В миролюбии Советского Союза он был убежден искренне. В интервью он обосновал это – опять же в обтекаемых формах – не заверениями Сталина и его функционеров, а тем, что СССР понес в войне колоссальные жертвы и не может позволить себе новую войну.

Исключительно предвзятой кажется логика Томаса Манна в отношении плана Маршалла. Голод и нищета в послевоенной Европе стали питательной почвой для популярности коммунистических партий. Поэтому американская помощь, уже и с объективной точки зрения, по воле одного этого обстоятельства, была обусловлена политически, причем не из-за пристрастия властей США к реакционным правителям, а как защита от тоталитарных сил. В рассуждении же Томаса Манна этот факт поставлен с ног на голову. Действительно ли он верил, что коммунизм был в Европе только «пустым словом»? Или был все же внутренне готов принять как должное приход коммунистов к власти в какой-нибудь европейской стране?

Заключительная критика атмосферы в СССР звучит как высказывание «для алиби». Ее содержание связано с записью в дневнике Томаса Манна от 1 августа 1947 года. Американский госслужащий рассказал писателю в Цюрихе «много достоверного» о советской «культурной пропаганде и культурной примитивности»[253]. Высказывание на этот счет в интервью не совсем совпадало с более ранними заявлениями Манна на ту же тему. В 1942 и 1943 годах он писал о «культурном и социальном развитии» в СССР, «относящемся к величайшим национальным подъемам, которые только знает история»[254]. Позже он также восторгался советскими культурными достижениями.

Интервью в «Сан-Франциско кроникл» содержало три послания, однозначно важных для Советского Союза в контексте холодной войны. Во-первых, что Европе незачем бояться коммунизма; во-вторых, что СССР – миролюбивая держава, и, в-третьих, что план Маршалла – инструмент политического контроля американцев. «Сан-Франциско кроникл» была ежедневной газетой с широкой читательской аудиторией, и советские кураторы Томаса Манна должны были рассматривать его интервью как успех.

По крайней мере одно из этих посланий было опровергнуто уже в начале 1948 года. Смена власти в Чехословакии, прошедшая по четко выверенному плану, показала, что коммунизм – не пустое слово. Томас Манн следил за событиями, но в его дневнике удивительным образом нет и следа переоценки недавнего высказывания или признания его ошибочности.

Кризис в Праге начался 20 февраля, когда все некоммунистические члены правительства ушли в отставку в знак протеста против увольнения из МВД нескольких старших офицеров. Во главе этого министерства стоял коммунист, уволенные офицеры не были членами коммунистической партии Чехословакии. Томас Манн безучастно отметил, что в правительстве остались одни коммунисты. Перевыборы, на которые рассчитывали ушедшие в отставку министры, назначены не были. Вместо этого 25 февраля было приведено к присяге новое, полностью состоящее из коммунистов правительство. Томас Манн записал 26 февраля: «В Праге завершен приход коммунистов к власти, который был нужен, вероятно, в основном из-за фашистских словаков. Против этого предположительно студенческие демонстрации фашистского характера. Речь Бенеша отменена»[255]. – И ничего более.

Новость о самоубийстве министра иностранных дел Яна Масарика 10 марта вызвала у Томаса Манна растерянную, но все же не переоценочную реакцию. Он записал, что страну, как в 1938 году, оставили в беде. Во всем виноваты «бесхарактерность и бессилие Запада»[256]. Незадолго до этого он отправил приветственное письмо по адресу конференции международного объединения издателей, которая должна была состояться 10 марта в Праге под председательством Масарика[257].