Читаем «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз полностью

9 сентября 1949 года цюрихская социал-демократическая газета «Фольксрехт» опубликовала открытое письмо Пауля Ольберга к Томасу Манну и ответ последнего. Ольберг, журналист и в прошлом эмигрант из Третьего рейха, критиковал писателя за поездку в управляемую тоталитарными властями Восточную Германию. Ольберг ставил вопрос жестко и нелицеприятно: как мог Томас Манн, «с такой беспощадной остротой боровшийся против насилия и террора, принять приглашение правительства <…>, которое не менее брутально попирает свободу и человечность?»[301]

Томас Манн принял вызов, но его защитные доводы трудно назвать убедительными. Говоря о политике, он дал понять, что правительство Тюрингии все же не совсем тоталитарное, потому что имеет в составе не только коммунистов. С наивностью, напоминавшей отчеты американского посла Дэвиса, он заметил, что христианским демократам и лицам духовного звания там тоже не затыкают рот. Говоря об идеологии, он заверил, что он не сторонник коммунизма вообще, и менее всего его актуальной советской версии. Для пущей весомости этого заявления он в очередной раз повторил свое частное резюме романа «Глазами Запада»: в СССР сошлись революция и автократия. Далее он упомянул, что высказал эту мысль публично, чем якобы снискал неудовольствие советской прессы.

Но поступаться своим «светлым» образом коммунизма, равно как и отвечать неблагодарностью на гостеприимство восточных немцев он не собирался. Будущее, по его словам, уже давно как немыслимо без коммунистических черт. Что до Восточной Германии, то там ему, в отличие от Запада, «не приходилось видеть грязных пасквилей и дурацких ругательных статей». Его книги на Востоке читают и ценят. Он не «попутчик». Но кажется, что толковые коммунисты в попутчиках у него[302].

25 сентября 1949 года в «Нью-Йорк тайме мэгэзин» вышел очерк «Германия сегодня», часть которого Томас Манн написал одновременно с ответом Паулю Ольбергу. С меньшей полемической заостренностью и языком, более подходящим для американского читателя, он доводил до публики те же выводы, что и в письме: в Германии растет национализм, демократиям следует поддержать борьбу против него; прием в Восточной Германии был потрясающим; политический режим в Тюрингии не совсем тоталитарный; элементы коммунистического учения совместимы с идеями свободы и демократии[303]. Немецкоязычная версия очерка была опубликована в декабре в цюрихском журнале «Нойе швайцер рунд-шау». В ней были некоторые отклонения от английского перевода. В частности, Томас Манн коснулся темы Бухенвальда.

По мере моих возможностей, – писал он, – и тайно я кое-что узнал о положении там. Мне сообщили, что там содержатся на одну треть собственно асоциальные элементы и одичавшие бродяги, на треть преступники из нацистских времен и еще на треть – лица, виновные в явных происках против нового государства и непременно нуждающиеся в изоляции. Пыток, избиений, газовых камер, садистского унижения человека, как в нацистских лагерях, там нет. Но смертность высока вследствие недоедания и туберкулеза. <…> Картина достаточно грустная. Хотелось бы надеяться, что она еще не приукрашена[304].

Ответ Томаса Манна Ольбергу и путевой очерк были первыми тактами полемики, разыгравшейся по следам его визита в Восточную Германию. Сказанное в них в общем соответствует информации, изложенной в советском отчете от 18 августа 1949 года. Таким образом, можно сказать, что у Советов были все основания считать промежуточные итоги успешными. Несмотря на предостережения и личные сомнения, Томас Манн поехал в Тюрингию. Путешествие прошло без помех. Альтернативную Гетевскую премию писатель принял. Его речь в веймарском Национальном театре была благожелательной. Во время пребывания в Тюрингии он не задавал неудобных политических вопросов. Вернувшись на Запад, он впрямую не критиковал систему в советской зоне. Одновременно западногерманская пресса усилила нападки на него. В Америке – и это было особенно важно для Советов – он заявил широкой публике, что режим в Тюрингии похож на демократический; что будущее немыслимо без коммунистических черт; что в советской зоне ценят культуру и искусство; что на востоке строже и последовательнее, чем на западе, устраняют остатки нацизма. Швейцарским читателям Томас Манн, помимо этого, сообщил, что в концлагере Бухенвальд не практикуются пытки и избиения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное