Читаем «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз полностью

Слово «попутчик» восходило к советскому политжаргону двадцатых годов. При Трумэне оно вписалось в политическую терминологию США. В антикоммунистических кругах его понимали именно так, как его определяет толковый словарь Вебстера: «Лицо, сочувствующее и часто следующее идеалам и программе организованной группы (например, коммунистической партии), не состоящее членом этой группы и не участвующее в ее деятельности»[343]. Томас Манн заверял в открытом письме к Ольбергу и в интервью от 29 марта 1951 года, что он не попутчик [344]. На взгляд Тиллингера и его единомышленников, он подпадал под это определение однозначно. Коммунистические ястребы по меньшей мере дважды, в 1939 и 1949 годах, пытались лишить Томаса Манна благожелательной опеки со стороны СССР. Теперь же он вызывал раздражение у их американских оппонентов. Так как он жил в США, неприятные последствия там были бы для него более ощутимы, чем недовольство Москвы или Восточного Берлина. Но в «Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности» (HUAC) его все же не вызвали.

Политическая жизнь Соединенных Штатов рождала у Томаса Манна язвительные комментарии:

Очень смешная речь Трумэна о тиране Сталине, подобном Александру I, Карлу II, «Тарквину» и Людовику XIV, которые только и думали о том, чтобы угнетать простой народ. А у нас государство, мол, для народного счастья. Вот так-то! Сам Гитлер никогда не болтал глупее.

У кого хоть немного ума в голове, того записывают в анти-американскую деятельность.

Новая история: Сигети отказали в праве на гражданство, потому что он в 44 году через российское] посольство получил нотный материал от Прокофьева. Безумие.

Съезд Республиканской партии, на котором безудержно ругали Администрацию. Один сенатор «перебрал с проклятиями» и потерял сознание.

Мощные американские] островные укрепления в Азии, к которым непременно хотят привлечь Формозу [т. е. Тайвань. – А.Б.]. Это самый наивный и бесцеремонный империализм из когда-любо бывших.

Празднуют major victory [крупную победу. – А.Б.] в Корее. 10000 пленных. Страна разрушена на поколения вперед.

Производство атомных бомб на конвейере. Водородная бомба, как говорят, тоже благополучно развивается[345].

Как ангажированный писатель Томас Манн жил между двух огней, между Сциллой и Харибдой. Политическая реальность Соединенных Штатов угнетала и раздражала его. Реальность коммунистического мира тоже преподносила неприятные сюрпризы. Не успела полемика с Тиллингером утихнуть, как поступил тревожный сигнал из советской оккупационной зоны Германии. Из частного письма Томас Манн узнал об аресте в ГДР книготорговца Иоахима Лангевише. Он был выходцем из уважаемой династии литераторов и держал книжный магазин в городе Эберсвальде. 25 апреля 1951 года Томас Манн написал Бехеру, что Лангевише был далек от всякой политики, его интересовала только литература, а его книжная лавка была центром культурной жизни в провинциальном городке. Не видит ли Бехер возможности помочь этому человеку?[346]

Бехер был рад откликнуться на просьбу Томаса Манна. По своим каналам он выяснил обстоятельства дела и – вынужден был отступить. В этот раз ситуация была сложнее, чем в случае Ганса фон Роршайдта пять лет назад. С ведомственной отстраненностью, непривычной для его писем Томасу Манну, Бехер информировал писателя:

Я получил сегодня из министерства юстиции <…> сообщение <…>, что уголовное деяние обвиняемого (Иоахим Лангевише из Эберсвальде) не находится в компетенции немецких судов. Лангевише был взят под стражу также не немецкими инстанциями. Министр сожалеет, что вследствие такового положения дел не может более быть полезным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное