Я не сдамся без боя!

Если пожарник, наведываясь сюда, вел себя вполне прилично и не говорил ни слова сверх необходимого, то участковый инспектор милиции с говорящей сама за себя фамилией Наливайко был не только пьяница и взяточник, но и дурак, каких мало. «Все-таки надо у тебя, Ибрагимыч, как-нибудь обыск устроить!» — всякий раз говорил он перед уходом, задумчиво озирая горы клетчатых тюков, с которых Юнусов дважды в неделю старательно вытирал пыль, чтобы создавалось впечатление, что ими кто-то время от времени пользуется — таскает, распаковывает, снова упаковывает… Обыска Саламбек не боялся: даже перевернув квартиру вверх дном, ободрав обои и вскрыв полы, здесь невозможно было найти что-либо, кроме мусора и слежавшегося тряпья в клетчатых сумках. Он был не настолько глуп, чтобы хранить при себе атрибуты своей настоящей профессии.

А профессия у него была знатная, одна из древнейших не земле — убивать людей. Такова была ее изначальная, она же конечная, суть; слова же, которыми эта суть описывалась — солдат, партизан, диверсант, террорист, — не имели значения. Это была просто упаковка, обертка; нож можно вложить в удобные ножны или завернуть в блестящую бумажку и присобачить сверху бантик, и он от этого не перестанет быть ножом. Человека могут называть Саламбеком Юнусовым, Джафаром Бакаевым — Черным Волком или сотней других имен, но он от этого не изменится, ибо в человеке важно не имя или внешность, а дела. Дел же он совершил уже немало и намеревался совершить еще больше.

Он не испытывал к тем, кого убивал, вражды или ненависти, но и жалости тоже не чувствовал. А зачем, собственно, кого-то жалеть? Каждый сам выбирает свою судьбу, сам повинен в своей смерти. Если ты надел униформу и взял в руки оружие, будь готов принять не только приличную зарплату, но и смерть или увечье, которое едва ли не хуже смерти. Если ты упорно и сознательно (как правило, ради все тех же денег) продолжаешь цепляться за регистрацию в городе, являющемся главной мишенью все новых и новых террористических атак, тебе не следует удивляться и жаловаться на судьбу, если в один прекрасный день тебя или кого-то из твоих близких разорвет на куски бомба, пронесенная в метро смертницей-шахидкой. Ясно, ты ничего подобного не планировал, рассчитывая, что это случится с кем-то другим, но согласись, уважаемый, что твоя ни на чем не основанная вера в слепую удачу — не повод для жалости…

Сунув коробку с машинкой под мышку, он направился в ванную, пригодную для использования по прямому назначению лишь немногим больше, чем комната. Тюков с тряпками здесь, конечно, не было, но впечатление это местечко производило довольно отталкивающее. Неумело уложенная вкривь и вкось, местами обвалившаяся кафельная плитка была испещрена ржавыми потеками и какими-то желтоватыми пятнами крайне неприятного вида. Ржавые, бугристые, покрытые чешуей отслоившейся краски трубы обильно потели конденсатом, который, собираясь в крупные капли, падал куда придется. Облупленный, в серо-желтых разводах потолок, треснувшая раковина, хронически подтекающие краны, ванна, в которую было страшно заглядывать, а не то что садиться, неровная половинка расколотого зеркала над рукомойником — все это буквально криком кричало о разнузданной антисанитарии, которой, к слову, здесь и не пахло. Ванная выглядела грязной и запущенной, но это впечатление являлось верным только наполовину: запущенной она была, а вот грязной — нет. Запущенность представляла собой часть маскировки, а грязи Юнусов не переносил и нещадно с нею боролся.

Вообще, в быту Саламбек Юнусов был неприхотлив, как и полагается настоящему воину. Он мог заночевать (и неоднократно ночевал) в чистом поле или на голых камнях продуваемой всеми ветрами горной вершины, приготовить кашу из топора или все тех же камней, а потом съесть ее и благополучно переварить. Во время приема пищи он с одинаковой ловкостью и изяществом пользовался как пальцами или солдатским штык-ножом, так и самыми мудреными столовыми приборами, которыми так и норовят сбить посетителя с толку и повергнуть в смущение по-настоящему дорогие и престижные рестораны. Он был универсален, как всякий хороший солдат, и многолик, как опытный профессиональный диверсант.

Сейчас настало самое время в очередной раз блеснуть своей способностью меняться до неузнаваемости применительно к обстановке. Предусмотрительно простелив рукомойник старой газетой, Юнусов включил в сеть машинку для стрижки волос и с огромным удовольствием повел решительное наступление на заполонившую его лицо растительность.