Я (не) ведьма

Прежде, чем он успел что-либо сказать, я умчалась в замок, и бежала, не останавливаясь, до своих новых покоев. Велев Эдит и остальным служанкам не беспокоить меня, я заперла за ними двери. Мне надо было побыть одной, подумать и успокоить сердце. Эрик называл моего будущего мужа чудовищем, сэр Эдэйл это отрицал. Кому было верить? Отец принял предложение короля, и я не могла отказаться от свадьбы — только решением уйти в монастырь. Разрешат ли уйти в монастырь той, чья семья была казнена по обвинению в колдовстве? И если отец не лжет…

Слишком часто я упиралась в возможную ложь. Могут ли лгать все вокруг меня? Вряд ли. У каждого своя правда, но истина одна. И истина в том, что я и в самом деле — королевская дочь, и должна выполнять волю отца, даже если он сговорит меня за людоеда.

Добродетели женщины — покорность и терпение. Но как же я сейчас ненавидела эти добродетели!

В течение дня я отказалась выходить из комнаты, и только к вечеру впустила служанок. Эдит была недовольна, и сопела, как кузнечный мех, но я делала вид, что ничего не замечаю, сославшись на усталость и слабость от волнения перед предстоящей свадьбой. Благородной девушке допускалось почувствовать легкое недомогание перед таким событием, и никто не задавал мне лишних вопросов. Думаю, отец был страшно рад, что теперь вопросов не задаю я. Он даже устроил обручение без моего участия — мне просто сообщили, что теперь я — названная жена короля Чедфлера Сомареца и подданная Баллиштейна.

Но на венчании я обязана была присутствовать. Ведь по закону доброй воли священник должен был спросить — выхожу я замуж по своему желанию или по принуждению. А что, если там, у алтаря, я при всех отвечу, что не желаю этого брака? Я могу попросить заступничества церкви… Пусть инквизиция (если папочка решится на скандал) проверит — ведьма я или нет. Я — не ведьма. Я все равно чиста перед небесами. И рано или поздно это признают. Возможно, после пыток… И кто знает, что легче — пережить неизвестного мужа или пытки…

Несколько дней до венчания Эдит и ее молчаливые помощницы занимались мною так, словно и правда готовили в жертву. Ванны, массаж, притирания, душистые масла и щипчики для выщипывания волос на теле — вот что волновало их больше всего. Эдит беспощадно расчесывала мои кудри, смачивая их ароматным розовым настоем, чтобы красиво легли, и натирала кусочком шелка, чтобы блестели.

Утром моего последнего дня пребывания в Санлисе меня разбудил колокольный звон — свадебный звон. Я рывком села в постели, и противный холодок закопошился под ребрами. Вот и всё…

Эдит была уже на ногах, и держала наготове горячую воду, мыло, многочисленные щетки и гребни. Через час я уже надевала венчальное платье, а служанки заканчивали колдовать над моей прической.

— Великолепно, — изрекла Эдит, окинув меня взглядом.

Сама я так и не осмелилась посмотреть в зеркало и стояла к нему спиной.

— Теперь ожерелье, — камеристка кивнула помощнице: — Подай ожерелье, Хайди. Самое время его примерить.

Глава 9.

Жена короля

Хайди поднесла футляр с украшением, держа его на ладонях — очень почтительно. Эдит открыла крышку, взяла ожерелье и надела мне на шею. Оно было теплое от ее рук, а меня колотило, как в ознобе, и поэтому мне показалось, что золото прижгло мне ключицы, как раскаленное. Я поморщилась и чуть было не попросила снять ожерелье, но служанки раскурили жаровню, и я постепенно согрелась, и нервная дрожь прошла.

— Посмотрите, какая вы красавица, — Эдит развернула меня к зеркалу, обхватив за плечи, и я повернулась послушно, как марионетка.

Из зеркальной поверхности на меня смотрела женщина в красном платье, с рыжими волосами, убранными в золотую сетку. Платье искрилось и сверкало, но еще ярче блестели рубины ожерелья. Куда там камням в ожерелье мачехи! Мое ожерелье не стыдно было надеть и самой королеве! Ах, так ведь теперь мне предстоит стать королевой…

Мысли путались, и я решила, что слишком переволновалась и устала от этих волнений.

— Если захотите пить, у меня с собой кувшинчик с лимонной водой с медом, — сказала Эдит. — Только мигните, и я незаметно вложу его вам в руку.

Я кивнула, но пить мне совсем не хотелось, хотя губы были сухими.

В двери постучали и появилась леди Готшем — в новом платье, вся в золоте, а на шее красовались подаренные баллиштейнские рубины. Глаза мачехи на вспыхнули, когда она увидела мои рубины, но благоразумие одержало верх над алчностью, и она скромно потупилась, пригласив меня следовать за ней — все уже ждали в церкви.

Эдит и Хайди поддерживали меня под руки и, хотя в этом не было необходимости, я не воспротивилась их помощи. Пусть помогают, если хотят…

Мы спустились по центральной лестнице, внизу которой собрались все слуги, чтобы проводить меня. Они не осмеливались прощаться со мной и желать доброй семейной жизни, но мне были не нужны их поздравления и прощания. Наверное, где-то здесь был Донован, но я посчитала, что мы уже попрощались — к чему лишние неловкие слезы и ненужные слова?