Я - некромант (СИ)

Давай просто немного поживём. Давай просто прикинемся людьми. Давай просто позволим себе немного больше перед воротами в ад.

...

Я заранее знаю, что всё начнётся слишком скоро. Я узнаю её почерк. Я узнаю каждый непрорисованный её кистью штрих. Отчасти в этом моё предназначение.

Верил ли я когда-либо в судьбу? Никогда и ни за что. Слишком мелко для такого монстра, как я. Я слишком долго жил, отрицая стадо вокруг себя, чтобы вновь принять один из его законов. «Склони голову и прими всё, как есть»? Ну уж нет. Я не революционер и не бунтарь. Я лишь тот, кто научился вовремя открывать и закрывать глаза. Во мне столько же дерьма, - а может, и больше, - как и в любом другом уроде, и я не собираюсь это отрицать или сваливать на то, что «такова моя судьба» или «таким меня сделала жизнь». Жизнь вообще ничего не делает. Она просто существует. Ломать людей могут лишь последовательности их собственных неправильных решений. Они сами превращают себя в то, чем так стараются не стать. Однако в этом их прелесть. В этом их неоспоримое преимущество. Девильера считает их мусором. Я считаю их паршивым произведением искусства. И когда-нибудь им найдётся ценитель под стать.

А я ухожу.

Я впитывал в себя, как губка, все чувства, все эмоции, все способы жить. Жить и умирать. Последовательно и прекрасно. Я учился у всего вокруг. А сейчас я переполнен настолько, что в любую секунду могу разорваться на миллиарды осколков, по которым придётся ходить спасённому мной человечеству. Да, я спасаю их. Но от того ли, от чего нужно? Я изучил Девильеру настолько, чтобы точно знать, чего она от меня не ждёт. Я принял то, что люди умирают из-за меня. Мне даже кажется, что я готов. Но уверен ли я в этом?

Быть в чём-то уверенным для меня непозволительно.

Где-то на задворках разума я чувствую свой страх. Простой такой человеческий страх. Не перед смертью – перед неотвратимым концом.

Спектакль затянулся, а я и не заметил.

Я понимаю, что начинается то, чего я ждал всю свою чересчур длинную почти-не-жизнь. Начинается так внезапно, хоть я и готовился к этому тысячу вечностей. Я не успеваю промотать всё, что хотелось бы, перед глазами. Не успеваю оглянуться назад. Там столько пройденных путей, столько принятых решений, столько взлётов и падений, столько смертей и жизней. И мне кажется, что я тяну это за собой. Что оно всегда было со мной. Я просто этого не вижу. Может, оно навсегда останется где-нибудь внутри, за отражением мира в моих глазах, где-то внутри клетки из рёбер и мяса.Каждое прожитое мгновение. Каждая оборванная жизнь. Каждая Вселенная, в которой я успел побывать.

Всё, что есть во мне, – память. Я слеплен из твёрдой и концентрированной памяти. Раньше я думал, что я – просто записная книжка. Но слишком многое во мне не может быть просто бездушной записью, не может принадлежать кому-то кроме меня. И я это никому не отдам.

Я открываю глаза. По жёлтому от закатного солнца потолку тянутся тени. У меня окоченели пальцы ног, а где-то под лопаткой лежало очень щекотное перо, вывалившееся из подушки. Я каждой своей клеткой чувствую, что Она близко.

- Мне кажется, что мы рыцари, - внезапно говорит Оул. Я не знал, что он здесь. Поворачиваю голову, смотрю на него. Оул рвёт книгу: медленно и осторожно вырывает каждую страницу, откладывая каждую в одну из множества стопок вокруг. Я знаю, что он делает, ему не надо об этом говорить.

Он собирает мою жизнь. Собирает записную книжку. Он верит, что мы справимся, верит, что мы настоящие герои, сражающиеся со злом.

Оул берёт в руки другую книгу. Кажется, это Майн Кампф. Или Библия.

- Мы взаимоисключаемы, - говорю я, заворожённо наблюдая за тем, как рвётся бумага в белых пальцах моего вечного возлюбленного.

- Добро и зло есть и всегда будут, Джесс. У нас нет выбора, мы можем только принимать ту или иную сторону.

- Может быть, никого не останется. После нас.

- Мы не можем знать этого наверняка, - он смотрит на меня. В его глазах играют блики. Мне нужно прекращать обращать внимание на смертную красоту перед эпилогом своей жизни. Я могу не захотеть уйти.

- Есть ли среди всего, что копошится во мне, хоть одна действительно моя жизнь? – спрашиваю я. Сентиментальность. Хрусталь, вечно хрупкий и вечно мёртвый.

- Они все твои, - улыбается Оул.

- Я всегда мёртв, - тихо добавляю я.

- Они были мертвы до тебя, Джесс. Ты даёшь им второй шанс.

Я знаю, что я всегда второй. Не записная книжка, а мусорщик, помощник, сотрудник посмертной службы поддержки. Но я оставил здесь слишком много черни, слишком много токсичной любви, неправильности и порядка. Ведь некоторые главы должны оставаться недописанными, некоторые фразы должны обрываться на полуслове. Но прихожу я и, поднимая умерших из гробов своим чёртовым проклятием, завершаю начатое отнюдь не мной. Я уже не помню, кто первый сказал о том, что я – ошибка программы. Сейчас это не важно. Всё, что я значу – немного спасённых душ и стакан спокойствия на семь миллиардов человек.