Я ничего не знаю. С комментариями и иллюстрациями

Сократ утверждал также, что и справедливость и всякая другая добродетель есть мудрость. Справедливые поступки и вообще все поступки, основанные на добродетели, прекрасны и хороши. Поэтому люди, знающие, в чем состоят такие поступки, не захотят совершить никакой другой поступок вместо такого, а люди не знающие не могут их совершать и, даже если пытаются совершить, впадают в ошибку. А так как справедливые и вообще все прекрасные и хорошие поступки основаны на добродетели, то из этого следует, что и справедливость и всякая другая добродетель есть мудрость.

Этот тезис Сократа, отождествляющий знание добродетели с самой добродетелью, часто критиковали еще в античности, указывая на леность и развращенность воли, мешающую перейти от признания разумности добродетели к практическому осуществлению ее самой. Например, полемику с Сократом можно увидеть уже в монологе Федры у Еврипида:

Уже давно в безмолвии ночей
Я думою томилась; в жизни смертных
Откуда ж эта язва? Иль ума
Природа виновата в заблужденьях?..
Нет – рассужденья мало – дело в том,
Что к доброму мы не стремимся вовсе,
Не в том, что мы его не знаем. Да,
Одним мешает леность, а другой
Не знает даже вкуса в наслажденьи
Исполненного долга…

(Пер. И. Анненского)

Образцовой здесь стала строка Овидия Video meliora proboque, deteriora sequor – «Я вижу лучшее и одобряю его, но следую худшему». К волюнтаристам, утверждавшим испорченность человеческой воли как первопричину любых пороков, в истории философии относятся, прежде всего, Аврелий Августин (блаженный Августин) и Мартин Лютер, считавшие, что только благодать, а не разум, может избавить человека от пороков. Но заметим, что Сократ доказывает свой тезис от противного – даже порочный человек поймет, что следовать пороку крайне неразумно со всех сторон: вредно для тела и души и невыгодно.

Сумасшествие, говорил Сократ, есть нечто противоположное добродетели; однако незнание он не считал сумасшествием; но не знать самого себя или воображать, будто знаешь то, чего не знаешь, это, он думал, очень близко к сумасшествию. Однако в просторечии, продолжал он, про людей, делающих ошибки в том, чего толпа не знает, не говорят, что они – сумасшедшие; только делающих ошибки в том, что знает толпа, называют сумасшедшими. Так, например, если кто считает себя таким великаном, что наклоняется при проходе через ворота в городской стене, или таким силачом, что пробует поднимать дома или браться за что-нибудь другое, очевидно невозможное, – про того говорят, что он сумасшедший. А кто делает мелкие ошибки, тех не считают сумасшедшими: как сильную страсть называют любовью, так и большую ненормальность ума называют сумасшествием.

Исследуя вопрос, что такое зависть, Сократ находил, что она есть некоторая печаль, но печаль не о несчастье друзей или о счастье врагов: завистники, говорил он, только те, кто горюет по поводу счастья друзей. Когда некоторые удивлялись, как можно, любя кого-нибудь, печалиться о его счастье, он напоминал, что у многих бывает к тем или другим лицам такое чувство, при котором они не могут равнодушно смотреть на их бедствия и помогают им в несчастье, но при счастье их они испытывают печаль. Впрочем, с человеком рассудительным этого не может случиться, а у дураков всегда есть это чувство.

Печаль – слово употреблено в старом значении «забота», «занимающее ум попечение», «долго тяготящая эмоция».