Я никогда не была спокойна

Но Анжелика этого не знает: она доверяет Сарагату. В октябре Балабанова возвращается в США. Она сходит на острове Эллис, ее останавливают и задерживают на три дня. Оскорбленная и униженная, 70-летняя женщина требует объяснений: ее обвиняют в том, что она опасная коммунистка. В дело вмешивается Норман Томас, он связывается с иммиграционной службой. Там ему отвечают, что ничего не могут сделать. Тогда Томас обращается напрямую к своим друзьям в Вашингтоне, и Балабанову наконец-то освобождают. «Для меня позор, что меня считают коммунисткой», – заявляет она на пресс-конференции. Она напоминает, что боролась с коммунизмом не из корыстных побуждений и не для того, чтобы угодить американскому правительству, а потому, что считает его опасным для социализма и всего человечества. Но как такое могло произойти после стольких лет жизни в Америке и поездок в Италию, целью которых как раз была борьба против союза социалистов и коммунистов? Она дает поразительное объяснение: по ее мнению, это удар хвоста «коммунистического зверя», которого вдохновлял и подстрекал, используя ложную информацию, иммиграционный департамент. Но теперь, когда все прояснилось, можно приступить к сбору средств для СПИТ.

В Нью-Йорке и Чикаго создается Спонсорский комитет для свободной и независимой Италии: около двухсот человек в одиннадцати штатах подписались под этим предложением, и всего за несколько недель собрали четыре тысячи долларов для финансирования новой политической работы, которую Балабанова планирует вести в Италии. Тем временем Сарагат занимает место в правительстве.

«Я ни в коей мере не могу одобрить деятельность Сарагата. Мне кажется, – писал ей Сальвемини, – что, войдя в правительство вместе с де Гаспери, он погубил не избирательную, а моральную и политическую ситуацию, которая могла бы принести драгоценные плоды в течение следующих десяти лет. Этот человек срубил дерево, чтобы съесть плод»[618].

Но Анжелика по-прежнему доверяет Сарагату. Теперь ее единственным кредо становится антикоммунизм. Над Европой опускается железный занавес холодной войны, надо делать выбор, с кем ты: с Москвой или с Вашингтоном. Оказавшись на этой развилке, она даже не сомневается, на чью сторону встать.

Глава двадцать седьмая «Я не желаю реабилитации»

В 1952 году Анжелика окончательно переехала в Италию. Если бы она родилась в 1869 году, как утверждает ее наследник по завещанию Джорджо Джаннелли, ей было бы уже восемьдесят три года. Однако до сих пор я считал годом ее рождения 1877-й, а значит, ей семьдесят пять лет. Джаннелли говорит, что Балабанова всегда скрывала свой возраст, потому что «не хотела, чтобы ее считали старой». «Стариков отодвигают в сторону, ими никто не интересуется, а она хотела вести активную жизнь, продолжать встречаться с людьми, разговаривать, заниматься политикой, ездить по областям, деревням, как в молодости… Ее очень угнетало, что она уже не может этого делать, как по здоровью, так и потому, что партия не хочет, чтобы эта “зануда” путалась под ногами», – говорит Джорджо, сидя в гостиной своего дома в Кверчете, в Версилии, где висит фотография Анжелики, читающей Avanti!.

Пыл политической борьбы в ней не угас, неиссякаемый источник ее энергии – решимость принести справедливость в этот мир, и это несмотря на промахи, на людей, в которых она ошибалась, и неизбежность выбора, который ей приходится сделать в силу международной обстановки. Она снова хочет заняться женскими правами. Вернувшись в Италию, она предлагает Сарагату основать женское движение СПИТ. Женская эмансипация, участие женщин в общественной жизни, равная оплата труда – эти вопросы занимали ее всю жизнь. Однако в политике, где главное место принадлежит исключительно мужчинам, добиться этого очень трудно. Анжелика не отступает: если создавать массовое движение, необходимо вовлекать в него большинство населения страны. Нельзя допустить, чтобы в правительстве Де Гаспери не было ни одной социалистки (в правительстве есть единственная женщина: заместитель министра промышленности и торговли, христианский демократ Мария Чинголати Гвиди).