Я никогда не была спокойна

У Анжелики перехватывает дыхание. В статье говорится, что пора положить конец абсолютному нейтралитету, который ведет к «пассивной нирване», «циничному безразличию» к участникам конфликта. Неправда, что социалисты сохраняют нейтральную позицию: их нейтралитет «частичный», «австро-германофобский и, наоборот, – франкофильский». И еще: «Партия, которая хочет существовать в истории и делать историю, не может – под страхом самоубийства – подчиниться норме, которой придается значение непререкаемой догмы или всеобщего закона…» Как можно отвернуться от ирредентизма «итальянцев», живущих в Трентино? И разве не берутся в расчет позиции таких личностей, столь любимых итальянскими социалистами, как Чиприани, Вайан, Хиндман и Кропоткин? Если идеологически исключить войну, это может привести пролетариев, живущих в странах Тройственного союза, к мысли, что итальянские левые, сами того не зная, – соучастники Вены и Берлина.

Анжелика почти задыхается и не без труда дочитывает эту ужасную статью. «Чтобы избежать войны, нужно разрушить – революционным путем – государство». И даже когда это произойдет, кто будет отрицать, что революционное государство «не должно найти – именно в войне – свое благодатное крещение?» Муссолини наносит последний, самый жестокий удар: он призывает товарищей очнуться от пацифистского оцепенения, разорвать пелену «застывших формулировок» и подстроиться под «события».

Утверждать, что надо подстраивать события к формулировкам – это просто онанизм, это пустое, это глупо. Если бы завтра в силу самых разных обстоятельств оказалось, что вступление Италии в войну может привести к прекращению ужасной бойни, кто из итальянских социалистов захотел бы устроить «всеобщую забастовку» за предотвращение войны, которая, спасая сотни тысяч жизней трудящихся Франции, Германии, Австрии и т. д. стала бы лучшим доказательством международной солидарности?[203]

Вдохновителем всеобщей забастовки является Анжелика. Она доходит до конца редакторской статьи, в которой Муссолини утверждает, что итальянские социалисты не должны «застывать в формуле»: «Итальянские социалисты, заметьте, что иногда случалось, что “буква” убивала “дух”. Давайте же не будем спасать “букву” партии, если это означает убить “дух” социализма!»

Балабанова ошеломлена, но не подает вида. Она возвращается на место, садится напротив своего бывшего ученика. Политический лидер не устраивает сцен: он ведет дебаты на политических форумах. И съезд, назначенный в Болонье, как раз тот случай. Анжелика еще не знает, что рядом сидит предатель, она не может в это поверить. Она предпочитает думать, что его окутал шовинистический дурман, который лишает его разума. Она говорит с намеренным русским акцентом: «Человек, написавший это, должен быть на фронте или в сумасшедшем доме. Ему нет места в социалистической партии». Муссолини бросает на нее свой знаменитый мрачный взгляд: «Весь Исполнительный комитет одобрит мою инициативу и последует ей»[204].

Социалисты потрясены, растеряны. Они не знают, что у Бенито в кармане лежат деньги на новое издание – Il Popolo d’Italia. Прежде всего надо опровергнуть эту статью и удалить редактора Avanti! чтобы он не мог влиять на социалистическое общественное мнение. Но никому не должно быть известно о болонском съезде: все участники договорились хранить молчание. Журналисты не должны знать, что происходит за дверями собрания. Даже сотруднику Avanti! запрещено сообщать о том, что здесь обсуждается, его статья сдержанна, уклончива. В издании Il Giornale d’Italia все же публикуется статья Альцесте Делла Сета, который сообщает, что защищал Бенито: «Я сделал все от меня зависящее (впрочем, как и все остальные), чтобы не случилось взрыва, чтобы ситуация не обострилась, но потом возобладал авторитет партии»[205]. Это Анжелика заставила его возобладать, ей надолго запомнились впечатления о болонской встрече.