Я никогда не обещала тебе сад из роз

— Здравствуй, Дебора. Неужели на повторный курс?

— Нет-нет, у меня докторский час был.

— Я слышала, ты на зимние каникулы домой ездила.

— Да, точно… В этот раз проще оказалось… почти весело.

Взгляд глаз-молний мисс Корал смягчился, застывшая поза и кишение пятерки мужчин перешли в расслабленное, но полукомичное и вместе с тем трогательное перемирие; у нее появилась возможность пообщаться с Деборой лицом к лицу.

— Как там Карла? Вы с ней видитесь?

— Конечно. Она получила работу, на которую рассчитывала… Слушайте, а это правда, что Добжански женился на сестричке из мужского отделения?

— Женился. На студентке. Брак, между прочим, тайный: она же тут на практике. Никто о нем не знает. — И они заулыбались друг дружке, памятуя о водопроводных трубах и множестве посторонних ушей во всех отделениях.

— Как наши поживают? — спросила Дебора.

— В общем и целом как раньше. Ли Миллер переводят в другую клинику. Сильвия выглядит получше, но все еще не разговаривает. Элен, как ты знаешь, вернулась к нам на «четверку».

— Нет… я не знала. Передавайте ей привет. Запустите в нее чем-нибудь тяжелым и обругайте — пусть сразу поймет, что это от меня.

Дебора вгляделась в лицо мисс Корал. Тяжело было видеть боль, столь явственно проступившую на лице ее скромной и мягкой учительницы, койкометательницы и хранительницы Катулла.

— А ваше как самочувствие? — спросила она, зная, что более конкретные вопросы прозвучат недопустимой бестактностью.

Мисс Корал примирительно покосилась на свою свиту, как на один большой и постыдный конфуз, никак не связанный с ее персоной.

— Да как тебе сказать… То скрутит, то отпустит.

— Может, вам что-нибудь принести?

Она понимала, что мисс Корал впрямую ничего не попросит, но надеялась хоть на какой-нибудь знак. Между ними возникло редкое при таком недуге соприкосновение умов, соприкосновение чувств. Гораций, донесенный криком через двухдюймовую дверь изолятора в темные пустыни личного пространства, был не просто латинским стихом, не просто образчиком красоты.

— Нет-нет… ничего не надо.

Дебора спешила на автобус.

— Мне пора бежать…

— Что ж, пока, Дебора.

— До свидания.

Она пошла дальше. В глазах мисс Корал промелькнула прежняя жесткость; мускулы напряглись. Извивания начались заново; включился мотор. Перемирие окончилось.

В автобусе Дебора вернулась мыслями к мисс Корал и слегка поежилась. Скольких мертвецов можно воскресить? Из всех пациентов «четверки» многие ли выйдут когда-нибудь на свободу? За три года там сменилась уйма лиц, но многие были все те же. Из тех, кто исчез, примерно три четверти перевелись в другие больницы. Некоторые восстановились до такой степени, что смогли вести некую амбулаторную полужизнь. А многие ли вписались по-настоящему, стали живыми, свободными? По пальцам пересчитать! У нее по спине пробежали мурашки. Нужно будет заставить себя вечером засесть за учебники.

Месяц за месяцем тетради заполнялись конспектами по всем школьным предметам. Если здравомыслие измерялось в футах и часах, то весомость учебы — в фунтах учебников, которые приходилось таскать в школу и обратно. Тяжесть учебников наполняла Дебору своеобразной гордостью: как будто она рассчитывала в один прекрасный день обрести такой же вес в мире, какой имели эти учебники у нее в руках. Вспомогательная школа была в первую очередь рассчитана на детей с проблемами чтения и дефектами речи, но Деборе там нравилось, если не считать того, что приходилось втискиваться за крошечные дощатые столики. Ей нравилось, что не нужно стесняться учителей, что можно заниматься в одиночку, сколько потребуется, не козыряя ранним развитием, и не гнаться за местом на университетской скамье. Со временем учителя оценили ее настойчивость. Упорная и целеустремленная, говорили они, и Дебора была чрезвычайно довольна. Мир причинял ей боль только ближе к вечеру, когда она возвращалась к себе в каморку. Старшеклассницы и первокурсницы, юные, в шуршащих нарядах, позвякивая браслетами и хихикая, набивались в автобусы, а она опять вглядывалась в тот мир, где обитали тщеславные, помешанные на своей внешности, готовые к прыжку хищницы; в тот мир, где она потерпела поражение; в тот мир, который сверкал таинственным блеском и, по ее сведениям, на поверку был далеко не так хорош, как с виду. Дебора окинула взглядом свою школьную форму — юбку с джемпером. Со стороны мало чем отличаясь от прочих девушек, она была чужой — пародией на юную школьницу.

«А разве я меньше забочусь о своей внешности, чем земляне? — доносился из Ира голос загадочного, укутанного вуалью Идата в женском обличье. — Во мне есть и приятность, и блеск. Если ты бросишь и меня, и Лактамеона, который тебя любит, и своего друга Антеррабея, с кем будешь ты смеяться и отдыхать душой, где еще увидишь такой свет?»