Я никогда не обещала тебе сад из роз

— Слушай внимательно, девочка моя. — Фуриайя стряхнула пепел со своей сигареты. — Я — твой лечащий врач; не один год я вижу, что у тебя аллергия на ложь, и стараюсь тебе не лгать. — Она с полуулыбкой посмотрела на Дебору. — А кроме того, мне импонирует лишенный страха и угрызений совести гнев, который выражается нормальным, энергичным английским языком.

Они немного помолчали; затем Фуриайя продолжила:

— Думаю, теперь ты готова ответить на вопрос, который сама же подняла. Твоя болезнь прогрессирует? Не бойся… каков бы ни был твой ответ, тебя за него не казнят.

Дебора представила себя Ноем, который посылает голубку разведать пугающую страну. Через некоторое время голубка вернулась в полном изнеможении. Без оливковой ветви, но все же вернулась.

— Нет, не прогрессирует, — выговорила она. — Ничуть не прогрессирует.

— Болезнь не прогрессирует… — заявила доктор Фрид на врачебной конференции в четвертом отделении. — Ничуть не прогрессирует.

Коллеги вежливо, недоверчиво внимали. Им трудно было поверить, что в потоках бреда и вспышках неконтролируемого, бессмысленного буйства можно узреть нечто, кроме значительного ухудшения. Прежде Дебора Блау была мрачно-молчаливой или мрачно-остроумной, она сохраняла неподвижное лицо и саркастическую, высокомерную манеру держаться. У нее наблюдались реальные признаки серьезного психического расстройства, но сейчас это была типичная пациентка четвертого отделения, «психичка» — это слово чувствовали и употребляли почти все больные, но не в присутствии врачей и только там, где, как им казалось, никто не подслушивал. Сейчас оно висело в воздухе, пронзительное, хотя и не высказанное.

— Ну… эти случаи с ожогами понемногу идут на убыль… — без особой убежденности сказал кто-то из персонала.

— Такова, видимо, ее «новая мораль», — ответила доктор Фрид со своей характерной едва заметной улыбкой. — Она сказала, что не хочет подставлять других пациентов, а потому должна раздобывать воспламеняющиеся материалы в других местах. И поставила себе определенные заслоны на воровство.

— А им… им свойственны такие соображения? Моральные?

Этот вопрос задал новичок. Все знали, каким должен быть ответ, но мало кто в него верил. Верили только отдельные врачи, да и то с оговорками.

— Конечно, — подтвердила доктор Фрид. — Коль скоро вы здесь работаете, у вас будет возможность в этом убедиться. Вы сами увидите многочисленные примеры такой этики или морали, которая годами вызывает благоговение у «здоровых»: маленькие любезности, внезапные и неожиданные проявления великодушия в ущерб себе, но это все есть и не позволяет нам забываться, проявлять излишнее самодовольство. Помню, когда я увольнялась из больницы в Германии, один пациент подарил мне ножик для самозащиты. Ножик этот был изготовлен тайно, из куска металла, который затачивался не один месяц. Больной делал его для себя — на тот случай, когда болезнь станет невыносимой.

— И вы приняли в подарок такую вещь? — раздался вопрос.

— Конечно приняла, так как его способность дарить указывала на здоровье и силу. Но поскольку я переезжала в эту страну, — продолжила она с мягкой улыбкой, — ножик я отдала человеку, вынужденному остаться там.

— Красиво излагает, верно? — заметил доктор Ройсон, выходя из зала.

На конференцию его, как имеющего определенный опыт работы с некоторыми из пациентов, пригласил доктор Халле.

— Блау — ее подопечная, — сказал Халле. — Ох, совсем забыл: ты же вел ее больных.

— Да, подхватил их на время ее отъезда, — подтвердил Ройсон.

— И как?

— Поначалу мне думалось, что работу с этой больной затрудняет обида на лечащего врача, который ее бросил. Отторжение, так сказать. Но знаешь, дело было в другом. Кое-что мы просто не готовы признать, поскольку занимаемся медициной, а эта наука не терпит симпатий и антипатий. С этой больной я не сработался. Мы друг друга не переваривали. Терпеть не могли. Наверное, из-за того, что были слишком похожи…

— Тогда немудрено, что от вас только искры летели.

— Ты тоже находишь тут реальные улучшения? Она-то, — Ройсон слегка повернул голову и жестом указал в сторону доктора Фрид, — похоже, в этом убеждена. Но…

— Я ничего такого не нахожу, но ей виднее.

— Она прекрасный специалист… мне бы такие мозги, — сказал Ройсон.

— Мозгов ей не занимать, — и Халле оглянулся на полноватую женщину, задержавшуюся в конференц-зале, чтобы ответить на вопросы, — но, узнав ее поближе, ты поймешь, что для коротышки Клары Фрид мозги — это лишь начальный этап.

Глава двадцать вторая

Искаженные дрожащим, раскаленным воздухом над жерлом вулкана и опустошительными серыми потоками лавы между извержениями, Деборе открывались отдельные проявления доброты со стороны медперсонала — доброты, а не проформы. Фельдшера-новичка звали Квентин Добжански — он был из Добрых, как Макферсон, и сменил усталого старичка Тичерта; миссис Форбс приступила к работе в мужской «надзорке», располагавшейся в другом здании; очередная осень сдалась очередной зиме.