Я никогда не обещала тебе сад из роз

Очень медленно повернувшись к Ли, Дебора с преувеличенным достоинством — поскольку достоинство было для нее удивительной обновкой, еще не разносившейся до удобного размера, — произнесла:

— Пусть так, да и Карла тоже. — (Ей было по-прежнему боязно произнести «моя подруга» — здесь крылась безотчетная опасность.)

Подойдя к сестринской, Ли забарабанила в дверь. Когда ей открыли, она сказала, что хочет курить, и, получив зажженную сигарету, прорычала:

— Что я здесь делаю, среди этих сумасшедших!

Дебора ушла в спальню и легла на свою койку.

Чем дольше она размышляла об этом происшествии, тем сильнее желала понять, по какой причине мисс Корал напала на миссис Форбс — одну из Добрых? В тот вечер, отстояв в очереди за снотворным, она незаметно скрылась в углу за сестринской и замерла, прижавшись головой к водопроводным трубам. Труба горячего водоснабжения была закрыта теплоизоляционной обмоткой, зато холодная труба, пусть причиняющая неприятные ощущения, иногда использовалась больными для прослушки. Если плотно прильнуть ухом к этой трубе и затаить дыхание, то даже при закрытых дверях можно было подслушивать, что говорится в сестринской. Как считала Дебора, звуки передавались по водопроводным кранам, потому что лучше всего были слышны голоса тех сестер, которые останавливались у стальной раковины. Забившаяся в угол, Дебора оставалась незамеченной: время близилось к отбою, и в отделении уже приглушили свет, а сновавшие по коридору санитары были заняты тем, что препровождали в постель самых упрямых пациенток. В сестринской шло составление отчетов.

— Клади вон туда, — говорил чей-то голос: похоже, мисс Клири.

— Нет, давай сюда… поближе к кофейнику.

От того, что у людей есть возможность пить кофе в любое время суток, у Деборы потекли слюнки, и она покрепче прижалась к трубе, чтобы избавиться от ненужной мысли. Разговор зашел о распределении выходных. Коридор почти опустел. Дебору вот-вот могли застукать и прогнать.

— Господи, до чего же я устала. — (Кажется, Хенсон.)

— Не ты одна. — (Бернарди.) — Не знаю, у меня такое ощущение, что болезнь у всех только прогрессирует.

— В смысле — придурь.

— Ай-ай-ай! Разве можно так говорить! — За стенкой раздался смех.

— Нет, в самом деле… Дня не проходит без драки, вот опять двоих в изолятор отправили, а там половина на обертывании. А теперь еще этот божий одуванчик Корал Аллан добавилась — и почему только все ее зовут мисс Корал, будто она какая-нибудь красотка с Юга… я знаю, какие о ней слухи ходят, но сама только сегодня лицезрела.

— Боже! Кто бы мог подумать, что такая старушонка способна поднять койку, да еще швырнуть?

Скорей бы зашла речь о миссис Форбс, думала Дебора; дождавшись желаемого, она еще теснее прижалась к трубе и улыбнулась.

— Кто-нибудь видел Лу-Энн? — (Это было имя миссис Форбс.)

— Хадсон и Карелль поехали с ней в больницу. Завтра Софи собирается ее навестить, и я с ней, если сумею вырваться.

От нетерпения Дебора заскрипела зубами. До вечерней поверки оставалось всего ничего. Если сейчас не скажут…

— Кстати, ты вчера вечером Блау видела?

— Нет… это мимо меня прошло; я с Уитменом закопалась.

— Ага, с чокнутым братцем[11]. — Смех.

Деборе не хотелось слушать про Блау. Она ждала подробностей, которые могли бы унять ее тревоги по поводу дела «Корал против Форбс», хоть каких-нибудь деталей, которые опровергли бы ее знания, всегда ложные и приводящие только к слепоте и бешенству.

— Это было нечто! Ее в уборной заперли — слышала бы ты, что она орала! Исписала всю стену какими-то бредовыми каракулями, дралась, как тигрица. Пока мы ее упаковывали, ругалась на своем тарабарском языке — ни словечка не понять. А физиономия просто ненавистью перекошена. Бррр.

— Зато сегодня весь день помалкивала.

— Пожалуй, надо это записать.

Дебора осела на пол и закрыла лицо руками. Щеки горели от стыда. Она немного отползла от холодной трубы и, оказавшись на нейтральной территории, отмежевалась от источника новостей. Ее душили слезы, из горла вырывались невообразимые звуки, как бывало прежде, а с языка слетали тихие, неизменные слова, обращенные ко всем мирам и их столкновению: «Ты к ним не принадлежишь». Дебора содрогалась всем телом и по-прежнему не отнимала ладоней от лица, когда над ней склонилась сестра-практикантка.

— Идемте, мисс Блау, — сказала она. — Пора ложиться.

— Хорошо. — В полумраке она поднялась с пола, все еще прячась за ладонями, и заковыляла в сторону спальни.

Рыдания не прекращались.

— Что за гнусное кваканье? — пропищала Мэри, подопечная Фьорентини. — Новое лесбийское извращение, не иначе… Да, вам, придурочным, фантазии не занимать… потому что заняться нечем, вот и выдумываете всякую всячину. — Похохатывая, она забормотала что-то себе под нос.

Этот хохоток, вкупе со сдавленными всхлипываниями Деборы, растревожил Супругу Отрекшегося, и она запротестовала:

— Имейте совесть, грязные потаскухи! Я — тайная первая жена Эдуарда, Отрекшегося Короля Англии!

— Ну, завела песню! — сказала Дженни, которая редко подавала голос, но не терпела, когда ей мешали спать.