Я никогда не обещала тебе сад из роз

Она стала рассказывать, где они были. Дважды он ее перебил, чтобы уточнить кое-какие подробности, а дождавшись окончания рассказа, спросил:

— И чья это была затея?

Дебора пустилась в сбивчивые объяснения. Крутившееся у нее в голове ирское словцо, точно характеризующее их чувства, мешало ей выражать мысли на родном языке. В надежде, что ее поймут, она решила перевести хотя бы это единственное слово. Попытка оказалась неудачной, и доктор, внимательно глядя на Дебору, сказал:

— Просто говори как есть.

— Хорошо… — Из-за жгучей потребности выглядеть вменяемой она помедлила, собираясь с духом. — Понимаете… кто сам неловок и бестолков, как я, например, тот преклоняется перед теми, кто на него не похож. Там, где… Там… откуда я пришла, мы говорили, что у таких людей есть атумаи. Эти люди никогда не споткнутся, сделав лишний шаг, а если возьмутся перевязывать сверток, бечевка никогда не окажется на пару дюймов короче нужной длины. На светофоре для них всегда зажигается зеленый свет. Боль настигает их только в тех случаях, когда они к ней готовы и удобно лежат в постели, а шутки слетают у них с языка лишь тогда, когда уместно будет посмеяться. Вчера меня ненадолго посетило атумаи. И Карлу тоже. Нас обеих одновременно. Когда хочется чихнуть, это же не потому, что мы принимаем такое решение, — мы просто чихаем, да и все. Мы ничего не затевали, ни одна из нас не была зачинщицей — все получилось само собой. — Дебора коротко улыбнулась: ей вспомнилось, как они вдвоем рванули обратно за вертящуюся дверь.

— Вы развеялись? — спросил доктор.

— Еще как!

— Понятно, — сказала он. — Сейчас я немного побеседую с Карлой, а ты подожди в коридоре.

Выйдя из кабинета, Дебора столкнулась нос к носу с перепуганной Карлой, которая — тоже под конвоем — ожидала своей очереди за порогом. В ее взгляде читался вопрос. Дебора незаметно, как повелось у бывалых пациенток, узниц, шпионок и монахинь, повела плечами. На Карлу этот жест подействовал как удар. Она вошла в кабинет. Через промежуток времени, растянувшийся, по ощущению, до бесконечности, она высунула голову в коридор и поманила к себе Дебору:

— Зайди… он хочет побеседовать с нами обеими.

На этот раз переглянулись сопровождающие.

Дебора вошла и оценила обстановку. Доктор Халле сохранял мрачность, но у Деборы гора с плеч свалилась, когда она заметила, что он прячет улыбку.

— Вы нарушили правила внутреннего распорядка — сдается мне, сразу восемь, — начал он. — За такое по головке не погладят. Свои действия вы описали одинаково. Задумали развеяться? Причем вместе. Здесь это редкость. Я, можно сказать, вами горжусь… — Спохватившись, он вернулся к вопросам дисциплины. — Не вижу причин отменять ваши послабления режима. На этом все.

Подруги вышли и затворили за собой дверь. Доктор Халле крутанулся на кресле, чтобы посмотреть в окно. На деревьях проклюнулись молодые листочки: кроны напитались весной. Живую изгородь оросили зеленые брызги. Врач представил, как в грозовой тьме эти две девушки с песней разгуливали под струями дождя, и вспомнил, как сам тоже однажды сбежал.

— Как дети! — воскликнул он.

В его голосе звучала досада, смешанная с восхищением и мелкими крупицами зависти.

— А где Кармен? — спросила у Деборы Карла. — Хочу ей рассказать, что у нас все в порядке. Она видела, как мы уходили, а потом наверняка прознала, что было дальше.

— Понятия не имею. Я ее не видела.

Они задали тот же вопрос медсестре.

— Кармен забрали домой. Вчера вечером увезли.

— Мы думали, отец просто повидаться с ней приезжал.

— Так и было, — подтвердила сестра, — но, как видно, пересмотрел свои планы. Я знаю одно: вчера она с ним уехала часов в семь. — Ее тон ясно говорил, что вопросов больше задавать не следует, и подруги заговорили с больными.

— Терри, ты вчера Кармен видела?

— Ага… видела.

— А что случилось-то?

— Она вышла из повиновения.

Дебора с Карлой, вновь переглянувшись, поежились от причуд этого мира и от похвалы доктора Халле, еще звучавшей у них в ушах.

— Мои родители… — заговорила Дебора.

Она знала: они видели от нее больше ненависти, чем любви, но оставили ее здесь. Оставили ее здесь, хотя за долгое время так и не заметили ни малейшего улучшения. Они никогда не требовали от нее срочно выздороветь, чтобы спасти родительскую репутацию. Дебора опустила взгляд и обнаружила, что руки ее вновь жестикулируют, как в Ире, страстно, подсказывая слова для выражения мыслей. Карла, закупоренная у себя в клетушке и отгороженная от посторонних глаз, нашла собственные, особые слова:

— Мои предки дали мне свободу. Кармен ни единого шанса не оставили, а мне…

До Деборы дошло, что борьба за ее здоровье оплачена родителями. Они могли бы забрать ее сразу, как только поняли, что лечение не приносит быстрых результатов. А они верили в будущее, которое, возможно, не сулило им никаких похвал.

— Карла… если бы я не боялась этой свободы до полусмерти, то была бы так благодарна!

Глава двадцать седьмая