Я никому не скажу

«Кать, мы к дому подъезжаем. Ты придешь?»

По дороге к Андрею я думала о произошедшем и сначала хотела ему все рассказать. Мол, Виктор вообще вел себя гадко и лез ко мне целоваться. Но потом решила: после такой новости Андрей пойдет и пришибет этого кретина. И если Водовозова мне совсем не жаль, то у Андрея могут быть проблемы. Поэтому я лучше промолчу.

Но, конечно, я не смогла сразу успокоиться. Злилась, даже Ольга Владимировна заметила:

– Катя, ты какая-то сегодня… Что-то случилось?

– Все в порядке, – уверила я ее. – Лучше не бывает.

Мы с Андреем закрыли дверь в его комнату, причем он встал так, что ее теперь нельзя было открыть.

– В общем, я зря боялся, никто меня в больницу не закроет. Папе вышел облом.

– Подожди… Я не понимаю. Сказали идти домой? Или что?

– Нет, ну я буду ходить со следующей недели лечиться… Утром туда, днем обратно. Но это неинтересно, Кать.

Тут я поняла, что ему интересно. Целоваться. Поэтому и на дверь оперся, чтобы его мама нас не застукала. И вообще был подозрительно счастливый… Это после вчерашнего-то…

Как будто ничего не случилось и он не был полуживым. Да в общем, что я придираюсь… Все мне не так. То он сильно спокойный, то сильно радостный. Сама не знаю, чего мне надо. Нет, знаю…

– Жалко, дверь не запирается на ключ, – сказал Андрей, когда мы нацеловались так, что я уже еле на ногах держалась.

– Ты что, твоя мама в квартире.

– Так мы бы закрылись…

– Я бы не смогла, наверное…

– Кать, – он отошел к окну, а мне сразу стало прохладно и неуютно, – понимаешь, я не смогу жить один… То есть я сам смогу, я бы хотел… Но отец теперь не даст мне уйти. И я сейчас подумал… А может, ну его? Ну, раз уж в больницу не кладут, я не настолько и ненормальный. Просто надо было меньше таблеток глотать. А так я буду тут сидеть теперь, и мама все время дома…

– Та-а-а-ак, – теперь я поняла, о чем идет речь… – То есть ты передумал?

– Нет.

– Правильно. Подумаешь, днем ходить в больницу. Главное, вечерами мы будем вместе. Мне кажется, это здорово.

Дома я решила, что до понедельника, пока не начнется лечение, надо быть с Андреем постоянно. Чтобы он не передумал, потому что видно, как ему хочется отыграть все обратно. А после понедельника все обязательно изменится к лучшему.

Он

Не знаю, почему меня все так бесило – то ли потому, что я сначала передозировал эту химию, а потом резко отменил, то ли от потери свободы. Это было так странно: с одной стороны, мне не нужно было ничего решать, мне даже не нужно было думать, есть ли дома еда или нет, это было не моей проблемой, а маминой, а с другой – вокруг меня теперь постоянно были люди. С ними необходимо было общаться. Отец требовал, чтобы все, что я выложил с перепугу в машине, я рассказал подробно. Ему, видите ли, казалось, что трава у меня была с собой не просто так, а я сам курил. Он даже хотел вести меня к наркологу. Потом, когда я убедил его все же, что хотел только продать, он долго втирал мне, насколько это аморально, что кто-то привыкнет к этому легкому наркотику, перейдет на тяжелый, и в этом будет часть моей вины. Ну да, какой-то дебил не в состоянии догадаться, что сдохнет потом от тяжелой наркоты, а виноват я. Очень логично. Так я сказал отцу, но понимал: прав он, а не я. И с этой травой я повел себя так, как и в пятнадцать лет не повел бы. Совершил невероятную глупость, влип, встрял, и хорошо, что все позади.

К счастью, дома отец бывал мало, все-таки бизнес после гибели партнера свалился на него одного. Зато мама из дома вообще не выходила. И у нее самой настроение менялось, как будто она со мной перепила таблеток. То она начинала лезть с разговорами, то вдруг вспоминала, что я могу бог знает как ответить и вообще все так непонятно, и шарахалась. Хотя сама же была со мной в кабинете врача и прекрасно слышала, что до окончательной ненормальности мне далеко.

Вот, кстати, еще загадка: когда мы ехали в больницу, я был уверен, что вернусь оттуда не меньше чем через месяц. Еле удержался, чтобы не выпрыгнуть из машины на ходу. И когда оказалось, что можно обойтись дневным стационаром, я должен был обрадоваться. Но мне этой радости хватило только на дорогу домой.

Потом пришла Катя, и выяснились две вещи. Во-первых, мы не можем толком остаться наедине. Мама рядом, дверь не запирается. А во-вторых, теперь мне казалось, что Катя на меня давит. Иди лечись, иди лечись… Между прочим, если лечиться, месяц универа вывалится. А самостоятельная жизнь отложится неизвестно на какой срок…

Это портило настроение…

В четверг утром я купил шпингалет. Обычную задвижку. И приделал на дверь своей комнаты. С маминой точки зрения, дверь я, конечно, испоганил. На процесс порчи имущества она смотрела квадратными глазами.

– Когда ко мне приходит Катя, не надо заходить в комнату, – сказал я ей.