Я обещаю тебе свободу

Без него корабль казался пустым, осиротевшим, лишенным главной своей ценности. А я чувствовала, что потеряла единственную поддержку, единственную родственную душу, помогавшую мне держаться в этом враждебном мире.

Я с трудом нашла в себе силы выйти из кабинета. Нужно было выпить кофе. В комнате отдыха витал волшебный аромат, напоминающий о Латинской Америке, а кофеварка смешно посвистывала, примерно как моя маленькая сестричка, когда только училась играть на флейте.

Гора посуды в раковине достигла рекордной высоты. Не иначе как сотрудники отказывались мыть чашки, чтобы досадить мне.

Я налила кофе и пошла с чашкой в кабинет, чтобы выпить его в тишине и покое. После этого я собрала волю в кулак и отправилась на кухню. Нужно было проверить, как там идут дела. На доске красовались названия вчерашних блюд: «Крабовое лакомство», «Шоколадное наслаждение»… Боже, как пошло и банально! А ведь я это всегда ненавидела.

Я схватила губку и мигом все стерла.

В кухне витали аппетитные запахи жареной птицы, карри, карамелизованного лука и винного соуса.

— Родриго, можешь называть блюда как захочешь.

Сначала он удивился моей внезапной перемене, но почти сразу его лицо засияло от радости.

Мойщик посуды уже готовил простенькие кексы к чаю.

Я вспомнила вчерашний день, и мне стало не по себе. Да, мы хорошо заработали, но какой смысл в том, чтобы наживаться на обмане и пичкать людей низкопробной едой?

Миксер, которым помощник Родриго взбивал муку с яйцами, жалобно стонал, устав от долгой работы и готовый в любой момент пасть смертью храбрых в липком сладком месиве.

Кексы… Есть ли что-нибудь примитивнее?

Такое меню можно предлагать только на заправочной станции где-нибудь в глуши.

— А что, если… что, если сделать наоборот? — обратилась я к Родриго.

— Ты о чем сейчас?

— Вместо того чтобы привлекать клиентов низкими ценами и подавать всякую гадость, давай предложим что-нибудь изысканное и по-настоящему качественное?..

— Ну, мне такая идея нравится гораздо больше, но это будет дорого, придет мало народу…

— Лучше иметь несколько постоянных посетителей с тонким вкусом, чем толпы туристов, сжирающих все на своем пути.

— Это тебе решать…

— Тогда так и поступим! Имей в виду, я рассчитываю на тебя. Сделай нам такие пирожные, которым позавидует мишленовский ресторан!

Нужно было срочно снять вульгарную вывеску, позорящую наше заведение, а для этого найти Бобби.

— Он только что был здесь, но потом сорвался с места и убежал за чипсами. Корабль стало качать и его затошнило, — сообщил Родриго.

Я вошла в ресторан. Официанты встречали первых клиентов, пришедших на обед. Куда бы я ни бросила взгляд, мне всюду мерещился Натан, словно отсутствие делало его поистине вездесущим.

Бобби я обнаружила около рояля с ведерком краски в руке.

— Что ты делаешь?

— Собираюсь перекрасить крышку.

— Не смей!

— Но ты сама сказала…

— Я передумала.

— Ладно-ладно, — пробурчал он, уходя.

Ему не понять…

Следы на старом рояле — это отпечатки жизни, отпечатки истории. Понадобились годы, чтобы в том месте, где пианисты один за другим прикасались к крышке, черный лак побледнел. Подумать только, этот инструмент побывал в Лондоне, в Индии, в Швейцарии…

Я представила лондонского музыканта тридцатых годов и влюбленную в него молодую женщину. Она видит, как его изящная рука опускается на клавиши, вихрь переживаний захватывает ее — и одновременно захватывает меня, смотрящую на нее. Все пропадает, и вот уже перед глазами другая картина: сцена из черно-белого фильма «Касабланка», где Ингрид Бергман меланхолично бросает черному пианисту: «Сыграй еще раз, Сэм!», а потом слушает мелодию, погружаясь в воспоминания.

Я почувствовала, как его меланхолия постепенно становится моей…

Эти следы на крышке рояля — огромная ценность. Их надо беречь как зеницу ока.

Простые смертные не умеют видеть настоящую красоту. Только чувствительные души могут заметить ее и оценить по достоинству…

* * *

Вдруг я вспомнила про вывеску. Пришлось снова бежать за Бобби, чтобы он ее снял.

Обед прошел нормально. Хотя правильнее было бы сказать «банально». Я умирала от скуки, глядя на действия, повторяющиеся изо дня в день, всякий раз абсолютно одинаково.

Когда меня назначили директором, я решила проводить часть обеденного времени в ресторане, чтобы сотрудники чувствовали мою причастность к общему делу. Но в тот день я ощущала себя не в своей тарелке, как узурпатор, захвативший трон, не принадлежащий ему по праву. К тому же я видела, с каким пренебрежением относятся ко мне официанты: никто не считал меня достойной управляющей…

Катель, напротив, проявляла небывалую активность, в ресторане, среди своих подчиненных, она чувствовала себя как рыба в воде. Эта женщина напоминала мне машину, исправно выполняющую свою работу, что бы ни случилось. Чем больше я наблюдала за ней, тем больше узнавала характер номер три, который примерила на себя накануне вместе с желанием непременно победить, постоянным самообманом и потребностью во всеобщем восхищении.

В какой-то момент она, видимо, заметила мой взгляд и уверенной походкой направилась ко мне:

— Что-то не так?