Я обязательно вернусь

Сам человек не опровергал и не поддерживал эти слухи. Улыбался рассеяно и проходил мимо, никого не обругав.

— Спиридон! Ты хоть бабу в дом возьми. Будет с кем побрехаться. То уж с пчелами тарахтишь! Да разве они женщину заменят? В деревне одиноких баб больше, чем мух на куче! Ты ж сиротой маешься! Разве так должно быть?

— А у меня дочка есть, Клавдя, я при ней не сирота. Вдвух не горько, — отмахивался человек от докучливых вопросов и советов.

Случалось к Спиридону сами бабы заглядывали под вечерок. Войдет иная во двор, оглядится. Вокруг ни соринки, ни пылинки. А и на дом любо глянуть. Весь побеленный, стекла в окнах помытые. На пороги и крыльцо ступить не решались. Хотя иные заходили в дом. Но не задерживались. Повода не было. Вот так и прослыл чудаком в своей деревне. Привыкнув к странностям семьи, люди обсуждать ее устали. Никому они не мешали, потому их тоже не трогали. Видели сосновцы, что иногда Клавдя прошмыгнет огородами к Аннушке, с банкой меда иль с куском прополиса. Ну да кто миновал дом знахарки? Его в деревне знали все, от мала до стара. Коль кто пришел, значит, беда привела. Интересовало сосновцев только одно: какая хворь у Клавди? Уж не плод ли нагулянный хочет вытравить? Что еще случиться могло? Девка, что коняга здоровая! Такую не всяк мужик одолеет. Но у кого узнать? Сама Клавдя не признается. Да и Анна аборты не делает. Уж как уговаривали, мало того что отказалась, коромыслом, метлой со двора гнала. А как ругалась! Ну, а зачем Клавдя к ней бегает? В деревне все должны знать друг о друге подноготную. Коли молчат люди, значит, скрывают что-то от всех! Но что именно? Знали, Спиридон человек скупой. У него средь зимы сосульку даром с крыши не сорвешь, в проливной дождь из корыта во дворе не зачерпнешь кружку воды. А тут мед банками сами носят. Не за спасибо, конечно! Чем-то помогает знахарка. Но из нее калеными клещами не вытянешь правду, ни за что не скажет. Так вот и потерялась в догадках и слухах деревенщина. Постепенно угасло любопытство. Старели обыватели, умирали деды и бабки, им на смену рождалось новое поколение, горластое, беспортошное, но такое же любопытное. У них были свои заботы, и никого из сосновцев уже не интересовало, зачем это знахарка Анна вместе с Клавдией пошли в лес или на луг. Что им там понадобилось? Почему возвращаются оттуда с корзинами и мешочками полными всяких трав, корешков, цветов, ягод, веток, листьев. А потом развешивают, раскладывают их на чердаках на просушку. А вечерами Клавдя перебирает, протирает уже сухие цветы и листья, раскладывает по пакетам, радуется, показывает Спиридону, тот нюхает, довольно улыбается. Иногда заварит щепотку какой-нибудь травки, зальет кипятком и, настояв, пьет блаженствуя.

Спиридон и Анна крайне редко виделись, хотя жили друг от друга через дом, почти в соседстве, но не ходили друг к другу. И только Клавка, нет, не с девических, с детских лет привязалась к знахарке. Она помнила, как ее умирающую от ангины, принесла к Анне мать и просила:

— Спаси мою кровинку! Помоги! Иначе до ночи не доживет…

Клавде нечем было дышать, ни говорить, ни глотать не могла девчонка. Она поняла, что жить осталось совсем мало. А все потому, как съела сосульку, какая заменила нос снеговику, слепленному перед домом.

Клавдя уже потеряла сознанье, когда Анна взяла ее из рук матери. Знахарка прикоснулась губами ко лбу Клавдии и тут же унесла в свою комнату. Что она делала, не видел никто. Девчушка пришла в себя от прокола в горле, открыла глаза — рядом Анна и свеча. Клавдя почувствовала, как в горле прорываются чирьи один за другим. Потом ее рвало гноем. Она едва успевала свешивать голову над ведром, Анна придерживала, чтоб не упала, гладила по голове и груди, девчонке стало легче дышать, она попросила пить. Ей дали молока с медом, она потребовала воды. Анна дала чай с клюквой и сказала:

— Пей, чтоб жить! Когда вылечишься, будешь командовать, а теперь слушайся!

Клавдя поверила, и к вечеру ей стало совсем хорошо. Девчонку укутали в одеяло и принесли домой. С того времени Клава нет-нет да и заходила к Анне, помогала ей перебирать корешки и травки, цветы и листья, связывала их в пучки, развешивала на просушку, складывала на хранение, следила, чтоб не слежались и не погнили.

Потом Анна стала рассказывать ей, какая трава и корни лечат какие болезни. Клавдя сначала запоминала, а потом стала записывать в тетрадки. Заучивала заговоры, молитвы. Ее никто не уговаривал и не просил помогать Анне. После смерти матери девчонка все вечера проводила у знахарки. Помогала ей во всем. Они мало разговаривали. Но заняты были всегда.

С детства звала знахарку тетей Аней, а потом баб Аней. Так и привыкла женщина к своему новому имени, без обиды отзывалась на него.

Вскоре и до деревенских дошло, поняли причину приходов Клавдии к Анне и уже не задавали вопросов. Удивляло их то, что Клавдя даже войдя в хороший возраст, никому не дала согласие на замужество, хотя ни отец, ни Анна ей не мешали и не отговаривали.