Я обязательно вернусь

— Ну чего одна кукуешь? Неужели никто не нравится? — спрашивала старшая сестра, навещая родительский дом.

— А мне так спокойнее! Сколько той жизни, что буду нервы свои трепать? Вон ты давно ли замужем? Но уже бегает твой козел по бабам, да и от выпивки нигде не откажется. Ты же только слезы льешь! Двое детей, пора бы человеку остепениться, ан нет на него угомону. Оно и другие не легче. И что за радость в том замужестве? Нет! Не хочу такой судьбы! — вскидывала голову.

— Нешто одной лучше? — не понимала Люба.

— Не обессудь, Любаша! У каждой бабы свое понятие о счастье. Такого, как твое — не хочу!

— Так другие еще хуже маются!

— Знаю! Иных колотят. Я сама по себе стану жить. Одна! Никого не подпущу!

— А для чего так жить? Без семьи и детей? Зачем небо коптить? Для чего тебя родили?

— Отца одного не хочу оставлять! — осекала Клавдия и сестра замолкала.

Но однажды заболела сама Анна. Прохватило сквозняком в сарае. Вроде, несерьезная болезнь — простуда, но к утру так скрутила, что не встать. Голова кругом пошла, ноги подкашиваются, в глазах рябь. Тут же с хозяйством управиться надо. Позвонила Юльке, чтоб приехала и помогла. Да куда там! Не успела рот открыть, внучка своими заботами засыпала, их у нее всегда полно. Куда уж приехать? Бедной, по нужде в лопухи сбегать некогда. Может, оно и вправду так. Но как обидно бабке! Доведись помереть, на похороны не объявится, не сыщет времени, — плачет Анна, того не замечая.

Хорошо, что Клавдя пришла. Позвала Спиридона, вместе с ним перенесли Анну в комнату, в постель уложили. Пока девка управлялась с хозяйством, человек умыл и накормил женщину. Затопил печку и, согрев чай, велел выпить с медом целую кружку. Потом спину и грудь ей растер медом досуха, укутал платком и велел потеть.

— Это ж надо! Вот дожила! Меня выхаживают! Да еще кто? Мужик! Такого отродясь не случалось!

— Все мы живые человеки! Никто не ведает где и когда кого прихватит. Слава Богу, что не осталась серед избы валяться. Ить и эдакое случается. Вон как у меня по осени. Сходили в грибы с Клавдей. Воротились с полными корзинками. Пока я перебрал и повесил на сушку часть, другие на сковороду приспособил, Клавдя по дому и с хозяйством управлялась. А мне, как на грех жрать охота, ну хоть волком вой. И стал я те грибы со сковородки таскать. Они ж еще сырые, я и не знал, что вредные. Так-то полсковородки уговорил. Ну и кручусь возле печки, суп, картошку, окромя грибов варю. Вдруг чую: в животе все заворочалось, завыло, загудело на все голоса. Подумал, газы одолели. Решил потерпеть. Клавдя как раз в прихожей полы заканчивала мыть, не хотелось ей мешать. Кручусь вокруг печки, а тут чох одолел. Ну, хочь сдохни, не удержать. Я, как чхнул! Мама родная! Из меня как хлестануло, полные исподники, а из них на пол. Я рот открыть не успел. А в это время бабка — соседка пришла соли попросить. Она уж сколь годов в мужики меня уговаривала. Все не соглашался. Тут же, стою на одной ноге, вторую опустить боюсь. Из портошины, что из ведра хлещет. Дочка с тряпками ко мне, бабка на улицу нос зажав. Я от неожиданности руку обжег об сковородку. Такого конфуза никогда со мной не случалось. А соседка разнесла по деревне, что я не только в постели, на каждом шагу обсираюсь, и ничего моя задница не держит. Потому, в мужики меня брать нельзя, что весь дом испоганю, и она это своими глазами видела. С тех пор бабы не летят на меня роем, как пчелы на мед, лишь самые смелые еще виснут, как на кучу. Верно, что и меня от грибов отшибло. Не смотрю на них больше и не ем. А и соседка отстала. Уже не зовет на краковяк, боится опозориться, — смеялся человек, отвлекая Анну от болезни и обиды на внучку, какая не захотела остаться в Сосновке и даже не хочет навестить бабку.

За неделю болезни они поговорили обо всем. Свыклись и сдружились. Спиридон иногда даже засыпал на диване у Анны. Клава откровенно радовалась их дружбе. Ведь вот сколько лет жили рядом не знаясь. Может, не случись той болезни, и не приметили бы друг друга. А тут, уже телевизор рядом сидя смотрят, за одним столом едят и ведут нескончаемые разговоры. За всю жизнь ни с кем столько не разговаривали и не знали, как много общего меж ними.

Ожили эти двое. Про любовь не говорят, она у них в глазах теплыми звездами светится. В каждом слове слышится. Им теперь жить хочется. Вон как улыбаются друг другу…

Кто сказал, что в этом возрасте любви не бывает, тот слепец, пропустивший жизнь. Счастье не спрашивает возраст, не говорит, когда придет к людям и согреет их души. Оно само определяет время. Важно, что не прожил человек с холодным сердцем в одиночестве. И его не обошла радость.