Я одна, и мне по…

На настоящий момент мне уже, вероятно, не нужно подчеркивать все эти благоглупости красным карандашом, поэтому я быстро пройдусь по ним. Как настаивает Стейнберг, одинокие люди счастливы не по-настоящему, они счастливы так, как могут быть счастливыми пятилетние дети. Это безответственное и глупое счастье. Жизнь одиночек незначительна. Они покупают кошек и поддерживают на плаву косметическую хирургию, вот и все. Они уже потеряли так много лет своей жизни, что их семейным друзьям приходится набрасываться на них, чтобы спасти то, что осталось, пока эти годы не ушли «безвозвратно». Одиночки – это патология; если бы они были «нормальными», они бы вступили в брак к 30. Они могут думать, что у них есть друзья, родственники и люди, которые много для них значат, но все, что у них есть на самом деле, – это «социальный вихрь», «фантазия». Более того, пожилые люди, которые становятся одинокими, пережив своих супругов, «возвращаются к этим горьким, язвительным выжимкам».

Стейнберг не останавливается на распространении синглизма. Он навешивает свои фетиши и на состоящих в браке людей. Жены – это святые, которые спасают бывших холостяков от превращения в монстров. Семейные люди лучше одиноких и составляют основу цивилизации. Они морально неприкосновенны. Даже когда брак «идет исключительно плохо», они остаются достойными, потому что являются «настоящими».

Что же до Ропера, он был достаточно великодушен, чтобы не затаить обиду на своих друзей, хотя, на мой взгляд, они вели себя, как хамы. Под прикрытием праздничных поздравлений они послали ему важные для них пожелания в стиле «женатые знают лучше». Я знаю пословицу «о мертвых либо хорошо, либо ничего», но еще больше я в шоке от Энн Лэндерс. Она была одним из самых известных в Америке авторов колонок с советами и, возможно, одним из самых влиятельных. Но вот она сидит и предполагает, что одинокий статус Ропера – это следствие каких-то проблем, которые нужно найти и исправить.

Все, о чем я хныкала до сих пор, – это, как я надеюсь, уже устарело. Но есть еще кое-что, что зацепило меня по поводу грубого и оскорбительного очерка Стейнберга. Он был опубликован не в каком-то личном блоге, но в газете, обслуживающей третий по величине город в США, город, где большинство взрослых одиноки[515]. Даже если отвлечься от всех предрассудков и ядовитого сарказма, направленного на человека, который был другом, очерк не может ничего порекомендовать. В нем нет никаких новых открытий, нет никакого воображения, нет особого стиля и нет ничего смешного.

И, тем не менее, такой очерк был опубликован в XXI веке! Представьте себе, что Стейнберг написал бы что-то подобное, скажем, о христианах, афроамериканцах или раковых больных. Позволила ли «Чикаго Сан-Таймс» колумнисту сказать, что христиане – трусы, мечущиеся в тесных ящиках, или что он мог бы стать монстром, если бы был христианином?

Публикация очерка Стейнберга говорит о том, что одиночки являются легкой добычей. Оскорбления, которые считались бы непомерными, если бы были направлены на какую-либо другую группу, воспринимаются вполне нормально, если обращены на одиноких. Не думаю, что редакторы газеты обсуждали рассуждения Стейнберга и нашли, что в них нет предрассудков. Я сомневаюсь, что этот вопрос вообще поднимали.

Это, я думаю, объясняет, что клей, из которого состоят все эти глупые стереотипы об одиночках, прочно прилип к нашим головам. Чтобы оторвать грязный ярлык от человека, который его не заслуживает, нужно вначале понимать, что это ярлык, что он грязный, и что его не нужно вообще лепить на человека. Если ярлык выглядит как естественное продолжение человека, такое же, как его ресницы, а не как нечто, что было прикреплено к нему снаружи, тогда он вообще не воспринимается как создающий какую-то проблему.

В своих мыслях об одиноких людях американцы, кажется, находятся примерно на том же этапе, на каком находились в 1950-х и 1960-х годах в мыслях о женщинах. Тогда в журналах и газетах женщин описывали как мягких, дрожащих и хрупких, и никто не кричал, что это сексизм – даже женщины, которые сами считали себя нежными фиалками. Такого понятия, как сексизм, по большей части еще не существовало. В детских книгах женщины были прикованы к кухне. В учебниках по математике девочки отмеряли муку для брауни. Никто и не думал жаловаться на то, что в реальном мире женщины заседают в советах директоров самых крупных компаний Америки. Они едва ли вообще были в этих компаниях, разве только в роли машинисток, телефонисток или уборщиц.

Что изменилось за прошедшие годы, так это то, что появились другие точки зрения. Не было никакого американского пробуждения, никакого неожиданного прозрения о том, что женщины занимают в обществе не то место, какое могут занимать. Все чаще и чаще, когда одни люди говорили о том, что мир принадлежит мужчинам, или о том, что только мужчины имеют значение, другие люди это замечали и начинали протестовать.