Я, они и тьма

Несколькими минутами ранее Пилий, покачиваясь с пятки на носок и стараясь не расчесывать зудящую язву на щеке, впускал в себя магию. Он с предвкушением зажмурился, ожидая мягкой прохладной волны, когда магия Шестнадцати впитывается в кровь и кости, но увы. Вместо нее под его кожу вливалось что-то липкое, неприятное, гадкое.

Пилий передернул плечами, неверяще коснулся щеки. Язва не исчезла, а, кажется, даже стала больше.

– Нет-нет-нет-нет, – пробормотал Пилий, снова шагая к источнику и готовясь принять его дары, но внезапно закружилась голова. Нити магии взбесились, вспухали и лопались, а вместе с ними лопались сосуды в глазах, маленькие венки. Трескалась кожа, повреждались мышцы.

Это был конец.

Пилий не ощущал уже боли – некромантия не проходит даром для того, кто ею пользовался. Отбирая чью-то жизнь при помощи магии Шестнадцати, император, как бы это банально не звучало, все меньше становился человеком. А мутация магии и вовсе сделала из него почти что ходячего мертвеца. Но даже в таком состоянии он понимал, что это конец.

Он присел под миндалем, облокотился на него спиной. Оскалился, глядя, как нервно пляшут голубоватые искры света от источника. Движением пальца дернул за веревочку поясного мешочка, ослабляя его, выпуская на волю с несколько десятков насекомых.

Сознание меркло, а с ним вместе и понимание, кто он, зачем он тут, что ему нужно. Он не помнил ни о мести, ни о своих деяниях – все поглотила брызжущая красными пятнами тьма.

Последний вздох – и вдруг рука, в которой лежал мешочек с только начавшими выползать насекомыми, изо всех сил сжалась. Потом еще раз и еще.

Неизвестно, почему. Может, мелькнуло в сознании Пилия что-то сознательное за минуту до смерти, а может, это была простая судорога.

Этого уже не узнать.

***

Тьма соскользнула по веткам миндаля, растекаясь вокруг Пилия. Ее тревожили эти голубые искры, тревожили нити мертвой магии в теле мертвого императора, но это была тревога животного, которое безотчетно боится. Тьма не понимала, где она, она понимала только, что тот, кого она собралась уничтожить, уже мертв. Это ее озадачило, заставляло собирать воедино тени, которые мучительно расслаивались и стремились покинуть ее.

Тьма знала, что нельзя этого допускать, а почему, для чего… «Не помню, не помню», – мелькало где-то глубоко в подсознании, в этом мучительном забвении. Не за что зацепиться. Нечего вспомнить – все поглотила жажда мести, злоба, ярость. Они мешали, они требовали уничтожить хоть что-нибудь…

Ей, этой несчастной тьме, хоть немного бы контроля, хоть немного бы времени, чтобы вспомнить, но сил уже не было. Тени уже готовы были рассыпаться вороньими крыльями, чтобы снова «защищать» и «восстанавливать справедливость», поселяться в несчастных женщинах и мстить за них. Но не успели. Потому что в них с размаху вросла, впечаталась еще одна тень…

***

Дерек Ват Йет все еще касался кожи девушки. Под этой кожей только что бился пульс, а потом за одну секунду пропал. Исчез.

– Она что, умерла? – спросил Сав, но Дерек не услышал.

– Ясно, – грустно сказал Савар, отводя взгляд от тела Йолы. Ему было ее жаль. Он успел к ней привязаться.

Сав подцепил оторопевшего Малека за руку, увел на кухню. Там, оттирая со своего лица и рук кровь, он что-то втолковывал ему вполголоса.

Зашумела на кухне вода. С улицы донесся лай собаки. Каркнула наглая ворона. Стукнула в окно ветка старой яблони. Привычные, простые звуки. Жизнь идет дальше как ни в чем не бывало, а темная мертва. Из-за него мертва. Но цель же оправдывает средства, да? Правда же? Он же не сделал ничего плохого, верно?

Дерек почему-то никак не мог убрать пальцы с ее горла. Он не мог остановить свою магию, которая ухала в ее тело как в бездонную пропасть, не мог закрыть глаза, чтобы не видеть ее бледного спокойного лица. Это было бы так же мучительно, как прикоснуться в мороз языком к металлу, а потом резко попытаться освободиться. Он находился в ошеломлении, в стопоре. Он был как человек, упавший в воду с большой высоты – онемел, оглох. Он потерял счет времени.

Из ошеломления его вывел настойчивый голос Сава. Ничего не понимая, Ват Йет убрал руки с тела девушки и растерянно посмотрел на нее. Сав, продолжая что-то втолковывать, вдруг подхватил ее на руки, ласковым жестом убирая растрепавшиеся волосы с мертвого лица.

– Надо унести, похоронить, – донесся грустный голос Сава до сознания Ват Йета.

«Похоронить, похоронить… да, надо похоронить», – согласился Ват Йет. Русые, длинные волосы темной распустились, коснулись пола, но Сав ловким движением осторожно подхватил их, стянул в жгут, убрал, спрятал. Этот почти хозяйский жест вызвал в душе Ват Йета что-то непонятное, страшное.

– Я бы женился на ней, – глухо сказал Савар, глядя в мертвое лицо девушки. – Так жалко. Красивая девчонка, смелая. Была бы мне отличной парой. Жаль, что так оберну…

– Заткнись! Закрой рот!

Сав вздрогнул, недоуменно обернулся.

Ват Йет стоял позади, совершенно злой, покрасневший, со вспухшей, бешено бьющейся веной на виске.