Я останавливаю время

С первого же дня окунулся я в напряженную жизнь приморского города. Не вылезая сутками из порта, наблюдал за погрузкой судов, снимал спуск судов на Морзаводе и приход кораблей в бухту Диомид.

Жизнь огромного порта захлестнула. Я был поистине счастлив своей работой.

Наконец сбылась моя давняя мечта — я попал на корабль.

Первыми были «Алеут» и китобоец «Авангард», потом ходил с рыбаками в Охотское море, на Сахалин, на Камчатку, к берегам Японии, на Командоры и в Берингов пролив.

Я стоял на капитанском мостике, и ледяной соленый ветер обжигал мне лицо.

Трудно было поверить в то, что это правда — уж очень долго и жгуче об этом мечталось. Но как действительность оказалась не похожа на мои мечтания! Не было ни белогрудых игрушечных кораблей, ни зноя, ни теплого ветерка, ласково играющего парусами. Да и самих парусов не было. В детстве и в юности мне почему-то всегда рисовались в мечтах южные моря — может быть, потому, что я о них больше прочел, и видел на экране в своей кинобудке «Моану южных морей» режиссера Роберта Флаэрти. А север в моем представлении был больше связан с собачьими упряжками, суровыми золотоискателями, с прошлым веком, с Джеком Лондоном и еще с эскимосом Нануком.

Да, я на корабле. Но в руках у меня не секстант, а кинокамера, и я снимаю суровое лицо капитана китобойной флотилии Дудника — знаменитого морского волка, больше похожего на северных героев Лондона, чем на абстрактных элегантных капитанов Гумилева.

Впервые в жизни я снимал жестокий шторм в Японском море. Вот они, мои мечты детства, вот она, настоящая морская романтика. Она встретила меня сурово, по-мужски, и я принял ее всей душей, взахлеб и навсегда. Как хорошо, что я подготовил себя к этой трудной и замечательной жизни, как хорошо, что я сумел себя закалить, и теперь мне не страшны никакие штормы. Я готов им противостоять.

Впоследствии судьба не раз устраивала мне суровые встречи с морями и океанами. На чем только ни приходилось плавать — на торпедных катерах и линкорах, на тральщиках и траулерах, на эсминцах и крейсерах, на пассажирских лайнерах и подводных лодках. Но об этом позже…

Однажды, вернувшись во Владивосток из дальнего плаванья, я услышал о гибели в Арктике парохода «Челюскин», который впервые совершал за одну навигацию переход по трассе Северного морского пути из Мурманска во Владивосток. Экспедицию эту возглавил известный полярный исследователь Отто Юльевич Шмидт.

На спасение челюскинцев на днях должен был выйти пароход «Смоленск». В тот же день я узнал о своем участии в спасательной экспедиции.

Я отправил маме в Москву телеграмму: «Двадцать восьмого февраля иду в Арктику спасения экипажа «Челюскина» пароходе «Смоленск» буду радиографировать Известия события Сорокину не беспокойся»…

Уже позже я получил от мамы ответ:

«Всегда с тобой будь осторожен Правда Комсправда Известия Водный транспорт просят кадры…».

Я снимал «Лейкой» фоторепортажи для «Известий», «Вечерней Москвы» и владивостокской газеты «Красное знамя», спецкором которых стал во время работы во Владивостоке. Негативы собирались в большой коробке и ждали своего часа — возвращения на Большую землю. А тем временем я отправлял в «свои» газеты дневниковые публикации, которые передавал им по радио.

Просили еще и еще, по радио давали конкретные задания — на событийные материалы, на дневниковые очерки, на интервью с моряками и летчиками. Иногда материалы оказывались удивительно живыми, яркими, зримыми — и моей заслуги в том не было. Может быть, самая малость, когда удавалось найти и «разговорить» интересного, самобытного человека.

Так уже позже, когда мы вернулись с героями-челюскинцами на пароход «Смоленск», мне удалось отправить на Большую землю ряд интересных свидетельств — простых и неповторимых, как, например, вот это:

«Владивосток.

«Красное знамя» для полосы.

Рассказ метеоролога Ольги Комовой.

…На лед выходили не торопясь, не думали, что через несколько часов или минут корабль пойдет ко дну. Иду по коридору. Настежь раскрыты двери кают. На полу валяются чемоданы, сапоги, книги, белье, бумаги. Большинство уже покинули каюты: выгружают на лед продовольствие, теплые вещи. Иду в штурманскую рубку. Надо собрать все метеоприборы, записи метеопогоды за все месяцы работы на «Челюскине».

Встретился кочегар Румянцев. Увидев меня, вспоминает:

— Эх, книг-то я вам в библиотеку не сдал.

В штурманской тот же беспорядок, что и в каютах. Все ценное вынесено на лед. Наскоро собираю метеоимущество, бумаги, несколько пустых книжек для записи наблюдений. На льду они пригодятся. Карандаш, резинка тоже нужны. Все запихиваю в мешок, подаю его кому-то из матросов прямо в окно. У меня в руках большой термометр, бинокль. Пароход сильно кренит на правый борт. Уже трудно идти по коридору. На спардеке встречаю капитана:

— Как? Женщины еще не все вышли? Сейчас же на лед! — сердится он.