Читаем Я останавливаю время полностью

Сейчас, когда я перечитываю записи в этом красном альбоме, я ловлю себя на мысли, что те полтора месяца я буквально «купался» в человеческой доброте. В книге нет не то чтобы злобы, которая в таком изобилии выливается сегодня на каждого, но даже легких «шпилек», которые могли бы уколоть. Самые критические записи — а их всего две — от студентов операторского факультета. Но насколько же они уважительны, а аргументация критических замечаний серьезна и благожелательна! Среди подписей студентов ВГИКа — «студент А.Колошин», тот самый Анатолий Колошин, с кем через сорок лет мы будем вместе работать над фильмами «Трудные дороги мира» и «ФРГ — урок немецкого».

А другой студент ВГИКа написал: «Жаль, что я Вас плохо знаю и не видел в лицо. При первой же встрече я Вас просто расцеловал бы — до того меня тронули Ваши работы…». Студент ВГИКа Меламед.

На страницах «красного альбома» разгорелась дружеская «битва» за меня между двумя «цехами» — фотокорреспондентов и кинохроникеров. «Я бесконечно рад, что в нашем звене пионеров цветной фотографии вклад — новые работы Микоши», — писал замечательный мастер, фоторепортер Георгий Зельма.

«Микоша не фотограф, а кинооператор…» — парировал кинооператор М. Беркович. «Хроника много выиграла бы, если бы в ее рядах вновь появился Микоша».

«За три года вне работы на Хронике т. Микоша колоссально вырос. Т. Микоша должен быть возвращен в систему Кинохроники…» — вторил ему главный инженер студии К. Ксандров.

И, наконец, безоговорочная:

«Несомненно, на всех этих работах лежит печать опыта оператора-хроникера. Микоша снова должен взять в руки киноаппарат и с таким же мастерством снимать нашу замечательную жизнь». Р. Кармен, М. Слуцкий.

Но дирекция студии так и не «снизошла» до того, чтобы вернуть меня на хронику. Зато я принял, наконец, давнее предложение режиссера Александра Згуриди снимать с ним научно-популярный фильм «Крылатые путешественники» с весны следующего 1941 года…

Я сдал свой экзамен по фотографии и мог вновь вернуться в кино.

Одна из последних записей — оператора Бориса Волчка, снимавшего фильмы Михаила Рома, — стала как бы последней отметкой в моем «табеле оценок» на профессиональную зрелость:

«…Из выставок последних лет эта наиболее сильная».

До зрелости осознания происходящего в мире было еще очень далеко.



ОРДЕР НА ОБЫСК

Москва, Ленинградское шоссе, 20,

в ночь с 19 на 20 октября 1940 года

— Не стесняйтесь, профессор, — очень смущенно отозвался человек в штатском; затем он замялся и заговорил: — Очень неприятно, у нас есть ордер на обыск в вашей квартире и… и арест в зависимости от результата…

Михаил Булгаков


Все было не так, как у Булгакова. Совсем не так… Как же это было? Память подводила, наверное, не только меня — но каждого, кто пытался вспомнить не только события, ощущения, но и их последовательность. А главное — их последовательность в контексте событий, происходивших вокруг тебя, — в городе, в стране, в мире. Пока я писал свои воспоминания, избегая событий, которые не пропустил бы ни один цензор или редактор двадцатилетней давности, — все виделось проще, как бы «спрямленным», и события выстраивались с «проломами» целых пластов. А там, где я все-таки задерживался и писал все без исключения — эти «проломы» возникали уже после первой редакционной «прочистки», углублялись все более — от вмешательства все новых и новых редакторов до цензора включительно. Это не укор — ни редакторам, ни цензору: они исполняли те «указания», которые получали свыше, и ни один из них не мог ослушаться. Скорее — это укор себе: недостаточно сопротивлялся, да и в себе самом за долгие годы выпестовал и редактора, и цензора.

«Это не пропустят» — возникало задолго до того, как действительно не пропускали, до того, как строчки ложились на бумагу…

И странно, только теперь, когда стараешься припомнить все без исключения, ничего не упустить — только теперь, без «проломов» в памяти, все пережитое становится на свои истинные места.

Итак, обыск…

Если май сорокового года стал звездным часом моей жизни, то очень скоро — буквально через несколько месяцев — судьба моя сделала все, чтобы показать мне, что я — ничто, ничтожество, червь…

Думаю, что истоки этого страшного события были годичной давности: летом 1939 года я вновь оказался в Севастополе — на кораблях Черноморской эскадры, где должен был сделать ряд снимков для своей газеты.

Впрочем, возможно, эти съемки я проводил летом 1940 года. Не суть важно. К октябрю сорокового года я успел проявить и отпечатать все, что наснимал, и даже апробировал все отпечатки у главного морского цензора. На каждом снимке на обороте стояла большая печать с датой и личной подписью капитана первого ранга Ушакова. Если бы тогда я знал, какую роль в моей судьбе сыграл Ушаков, настоявший на этих печатях!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное