Мне очень понравилась картина Рафаэля. Этот парень не халтурщик. Он рисовал не абы как, и его картина действительно о чем-то говорила. Она настоящая. На ней небеса глубокого синего оттенка, какие бывают ближе к ночи, но звезд еще нет. И на ней монстр, почти занявший все небо, готовый наброситься на маленького мальчика, читающего книгу. Боже, от его картины у меня все внутри перевернулось. И он что-то еще написал внизу, и слова вписывались в картину, становясь ее частью, и мальчик как будто на них сидел.
Адам поставил картину в середину, и мы все притихли, рассматривая ее, изучая.
— Ты прочтешь это для нас? — спросил Адам Рафаэля.
И Рафаэль прочитал:
—
Его слова рвали мне сердце. Рафаэль как будто читал их для меня. От его голоса и интонации, я не знаю, я словно внезапно куда-то начал удаляться, и мне это не понравилось, потому что то же самое было с мамой, и я заставил себя оставаться в комнате вместе со всеми. Я не отрываясь смотрел на картину Рафаэля, вполуха слушая других, думая о ней, как вдруг до меня донесся вопрос Адама:
— Что ты видишь на ней?
Не ответив ему, я взглянул на Рафаэля и спросил:
— Этот мальчик ты или я?
Не знаю почему, но я плакал. И ненавидел себя за это. Плакал и бил, бил себя кулаками в грудь, пока кто-то не обхватил их, удерживая в своих ладонях, дожидаясь, когда я расцеплю пальцы. И тогда я почувствовал, что меня держат за руку, и услышал голос Адама:
— Я вижу тебя, Зак. Я тебя вижу.
Но я не знал, что это значит.
Может быть, это все сон. Плохой сон. Однако у Рафаэля такой прекрасный голос, что может, сон и не такой уж плохой. И у Адама голос добрый. И меня все не отпускала мысль: у кого-то есть собака. Что есть у меня? Сны, которые я хочу забыть. Два соседа по комнате — Шарки и Рафаэль. И монстр, и психотерапевт по имени Адам. Что случилось со мной, что я не могу иметь собаку, как нормальный человек?
И я не мог перестать плакать.
— Мне нужно задать тебе один вопрос, Зак. Разрешаешь?
Надо было перед приходом сюда покурить. Но вот он я, смотрю в глаза Адама, обычно синие как море, а сегодня зеленые, как листва, и думаю о его глазах. Так же, как о глазах Рафаэля и глазах мистера Гарсии. Что у них за глаза такие, что заставляют меня думать о них?
— Зак?
— Да?
— Куда ты уходишь мыслями, как сейчас?
— В общем-то, никуда.
— Тогда о чем ты думал?
Так я ему и скажу, что думал о его глазах.
— Ни о чем важном.
— Все важно.
— Как скажешь. — Адам прекрасно распознавал в моем голосе «мне все до лампочки».
— Ответь мне на один вопрос, Зак.
— Хорошо.
— Что ты помнишь о том, как появился здесь?
— То есть?
— Ты знаешь, почему ты здесь?
— Кажется, все вокруг считают, что я должен быть здесь.
— Я спросил не о том.
— Ну, может быть мне и на самом деле нужно быть здесь.
— Ты можешь уйти, если захочешь. Тебе восемнадцать. Ты уже взрослый.
— Если бы. Я все еще хожу в школу. — Я уставился в пол. — Куда мне идти?
— У тебя нет дома?
Я долгое время сидел, ничего не говоря, просто таращась в пол.
— Посмотри на меня, Зак.
Мне не хотелось этого делать, но я перевел взгляд на него.
— Что ты помнишь?
— Я устал повторять тебе, что не хочу ничего вспоминать.
— И я тебя слышу, Зак, слышу. Но ты можешь мне хоть что-нибудь рассказать из того, что помнишь?
— Черт возьми, я не хочу мысленно
— Понимаю. Давай я задам другой вопрос.
— Ладно.
— Ты доверяешь мне?
— Да. По большей части — да.
— Насколько? На 100 %? 50 %? Насколько?