Я плюс все

– Правда? – спрашивает директор. Финские! Вот купил сыну. И недорого. А теперь мучаюсь, не знаю, подойдут, нет? У тебя какой размер?

– Тридцать девятый, – отвечает Федотов.

– А у тебя? – директор смотрит на меня.

– Тоже тридцать девятый, – отвечаю я.

– Ладно, – говорит директор. – Надевайте! Ты – левый, а ты – правый.

Мы сбрасываем кроссовки и примеряем лыжные ботинки. Я – левый, Федотов – правый.

– Ну как? – спрашивает директор. – Жмут?

– Немножко, – отвечает Федотов.

– Да, – говорю я. – Чуточку.

– Чудесно! – говорит директор. – Значит, моему впору будут.

– Да, – кивает головой Федотов. – В крайнем случае растянутся.

– А как вообще? – спрашивает директор. – Вам точно нравятся?

– Нравятся, – говорю я.

– Нравятся, – говорит Федотов.

– Значит, и моему понравятся, – весело говорит директор. – Когда подрастёт.

– А сколько вашему сыну лет? – осторожно спрашиваю я.

– Моему? – переспрашивает директор. – Восемь. Он во втором классе учится.

– А зачем же вы ему такие огромные ботинки купили? – изумляется Федотов.

– Понимаешь… – задумчиво произносит директор. – Они мне самому очень понравились! Я о таких в детстве мечтал… Не о финских, конечно… О чешских! А тут увидел, думаю, чего бы не взять! Вот подарю, когда в пятый класс перейдёт. Мне папа лыжи подарил, а я своему – финские лыжные ботинки!

– Да, – говорю я. – Здорово!

– Да, – говорит Федотов. – Ну мы пошли?

– Конечно-конечно, – говорит директор. – Спасибо, братцы, за помощь.

В коридоре Федотов говорит:

– А я думал, он родителей вызовет.

– Всё нормально, Федул, – улыбаюсь я. Ты чего такой дёрганый стал?

Федя посмотрел на меня странно. Но ничего не ответил.

Тут зазвенел звонок. На урок.

В буфет мы так и не попали. А там сегодня были тёти-Дусины пирожки с яблочным повидлом. Те самые.

Дзынь… Дзынь!.

Мама просит:

– Сбегай к тёте Але, попроси три яйца. Я их завтра верну.

Тётя Аля – жена дяди Юры. Она бортпроводница. Иначе говоря, стюардесса.

Тётя Аля очень красивая. Особенно в своей форме, когда собирается в рейс.

Я сбегаю на второй этаж к дяде Юре и тёте Але и дёргаю за колокольчик. У них на двери такой рычажок, который соединяется с колокольчиком. Дёргаешь за рычажок – колокольчик звенит.

– Дзынь!.. Дзынь!..

Никто не открывает.

Я снова: дзынь-дзынь-дзынь!..

Наконец раздаются шаги и дверь распахивается.

На пороге стоит Марина. Дочь тёти Али и дяди Юры.

Я её немного стесняюсь. Ей семнадцать лет. Она очень похожа на тётю Алю. Но выше и стройнее. И у неё две длинные косы.

– Привет, – говорит Марина. – Ты к нам?

Я киваю.

– Проходи, – говорит Марина.

Я бочком продвигаюсь по тёмному коридору.

– Лампочка перегорела, – объясняет Марина. – Ты умеешь менять лампочки?

– Умею, – говорю я.

– Поменяй, пожалуйста, – говорит Марина и протягивает мне новую лампочку. – Вот, встань на табуретку. Тапочки можешь не снимать. А я тебе компота налью.

Я беру лампочку, становлюсь на табуретку, выкручиваю перегоревшую лампочку и прислушиваюсь, что там творится на кухне. И где все? Мы что, одни?!

– Ну как дела? – Марина выглядывает из кухни.

– Сейчас, – говорю я. – Уже выкрутил старую.

– Не торопись! – говорит Марина.

– Я не тороплюсь… – бормочу я.

Готово! Новая лампочка ввинчена.

Я спрыгиваю с табуретки и протягиваю перегоревшую лампочку Марине.

– Мой руки, – говорит она.

– Зачем? – спрашиваю я.

– Чтобы они были чистые, – отвечает Марина.

Я иду в ванную и мою руки.

– Вот чистое полотенце, – Марина протягивает мне выцветшее полотенечко.

– Это моё, – говорит Марина. – Меня им вытирали, когда я была грудной.

Я представляю, как обтирали грудную голенькую Марину этим самым лилипутским полотенцем, и краснею.

– Спасибо, – говорю я, глупо улыбаясь.

– Пошли пить компот, – зовёт меня Марина.

И я иду пить компот…

Я сижу за столом, на стуле, а Марина передо мной, на угловом диванчике.

Марина смотрит на меня, подперев ладонями подбородок, а я пью тёплый компот мелкими глотками, словно это горячий чай.

Я смущаюсь.

– Не смущайся, – говорит Марина. – Пей себе спокойно.

– Я не смущаюсь, – говорю я.

Я смотрю на золотых дяди-Юриных рыбок.

– А где все? – спрашиваю я, имея в виду тётю Алю и дядю Юру.

– Все – в небе! – говорит Марина и взмахивает рукой. – Летят в своих красивых самолётах!

– Здорово! – говорю я.

– Что? – спрашивает Марина. – Ты тоже хочешь стать лётчиком, да? В нашем доме все летают!

Мне не нравится, как она говорит. Как-то… не зло, а сухо, что ли?

– Мой папа не летает, – говорю я.

– Твой папа чинит, да? Все эти огромные стремительные машины, да?!

– Мой папа инженер, – говорю я.

– Да… – вдруг печально произносит Марина. – Твой папа инженер, а мама учительница французского… А мой папка летает, летает, летает… И мамка моя тоже летает, летает, летает…

Я вдруг понимаю, почему Марина сердится.

– Они всегда летали… – говорит Марина. – А я всегда их ждала. У этого вот окна.

Я боюсь поставить чашку с выпитым компотом на стол и вообще издать какой-нибудь звук. Я сижу и не дышу.

Марина не смотрит на меня.

Я и не вижу, куда она смотрит. Может быть, никуда. Я не вижу.

Марина вздыхает и улыбается:

– Ты чего застыл?

Я не знаю, что сказать.