Я побывал на Родине

Самого посла в то время в Москве не было, его заместитель и консул были пассажирами машины, которую вел я. Нужно было прибыть ровно к семи часам вечера, и так как от посольства до Кремля расстояние было невелико, то мы выехали в шесть часов, сорок пять минут. Я приоделся получше и, по совету консула, тщательно проверил, все ли у меня в порядке по части документов.

Сыпал мелкий снежок. Я ехал не спеша. Кремлевские ворота были сильно освещены. Перед ними находились неколько человек и два автомобиля. Я медленно подъехал к воротам. На нашу машину направили сильный луч, который осветил развевавшийся на крыле французский флаг. Один из стоявших у ворот просигнализировал мне красным фонариком: остановиться. Сигнализировавший приблизился к моей машине и взглянул на ее номер. Я опустил окно кабины. Проверявший подошел и, откозыряв, сказал:

— Скажите пожалуйста, из какого посольства?

— Из французского, — ответил я.

— Можно посмотреть ваши документы, извините?

— Только мои? — осведомился я.

— Нет, всех, кто в машине.

Проверив документы у меня, он молча возвратил мне их и подошел к другому окну. Сидевший по ту сторону главный консул, сопровождавший заместителя посла, опустил стекло. Охранник (в чине лейтенанта) просунул голову внутрь машины и я, оглянувшись, заметил, что он мельком смотрел документы дипломатов, но зато тщательно осматривал внутренность автомобиля, освещая ее своим фонариком.

— В порядке, — сказал он, возвращая документы моим пассажирам. Потом он опять подошел ко мне и, указывая на одну из машин, стоявших перед воротами, распорядился:

— Следуйте за этой машиной, она вам покажет дорогу.

Я поблагодарил и тронул с места. Но подъехав к той машине, я заметил, что ее задние колеса попали на лед, и так как в этом месте был небольшой подъем, машина буксовала. Мы ожидали, когда она, наконец, тронется. Замещающий посла спросил меня, не могу ли я как-нибудь помочь. С его согласия, я подъехал к передней машине вплотную и, упершись в нее, подтолкнул. Стоявший у ворот офицер откозырял в знак благодарности. Мы въехали в Кремль.

И сразу же я разочаровался. Передняя машина повела нас по каким-то улочкам, между каких-то огромных зданий, совершенно не освещенных. Передняя машина шла довольно быстро, я боялся упустить ее из вида. Ни Царь-пушки и ничего другого, кроме огромных темных зданий и слабо освещенных улочек, не удалось мне увидеть.

Наконец мы приехали в какой-то двор; передняя машина развернулась перед одним из подъездов и поехала дальше. Я проделал то же самое; чекистский офицер показал мне, где я должен остановиться. Перед входом, у дверей которого стояли двое часовых, замещающий посла и консул покинули машину и вошли в здание. Ко мне подошел один охранник и указал мне место рядом со стоявшими там другими машинами:

— Запаркуйте там, только задом к стене.

Соседняя машина оказалась из американского посольства, ее шофер был мне знаком. Он меня узнал и помахал мне рукой. Я подумал, что вся процедура приема продлится не менее часа, следовательно, у меня есть время хоть что-нибудь осмотреть. Я вылез из кабинки, но в тот же момент ко мне подошел охранник и чрезвычайно любезно произнес:

— Товарищ, я вас попрошу вашу машину не покидать.

Мне ничего не оставалось делать, как последовать этой просьбе-приказанию. Мой сосед открыл свое окошко, я — свое, и он сказал мне, что уже не в первый раз здесь. С ним в свое время поступили так же, как и со мной. Мы немного поговорили, и так как было холодно, снова закрыли окна. Я пустил в ход отопление и принялся от скуки рассматривать все, что в состоянии был увидеть.

Двор, где мы находились, был довольно велик. Машин в нем поместилось, по крайней мере, полсотни. Расхаживали охранники — все офицеры. Форма на них была великолепная, щегольская, сапоги блестели, как зеркало. При поясе у каждого — по два пистолета.

Двор был настолько освещен, что и мышь не пробежала бы незамеченной.

Мне припомнилась Франция и то, как свободно ходят и ездят в ней повсюду — члены правительства точно так же, как и рядовые граждане. Неужели, — думалось мне, — здесь, в Советском Союзе, люди, боровшиеся против гитлеровской диктатуры, не понимали и не понимают того, что у них диктатура нисколько не лучше гитлеровской? Теперь — вот эти охранники: неужели все они думают, что делают полезное дело? Или это — привычка, страх, подлость… не знаю, что еще? Я еще мог понять, что немцы, народ, по самому своему характеру исключительно дисциплинированный, подчинялись власти национал-социализма. Но ведь наш народ, насколько я его знаю, страстно любит свободу, да, к тому же, испытывает страдания, какие не выпадали на долю никакому другому народу…

Почему же столько лет держится здесь эта странная, злая и враждебная народу власть?